Царьград (сборник) - Александр Харников

И тут мой спутник шагнул к этим оборванцам и совершенно неожиданно для меня произнес длинную тираду на местном диалекте. Бедолаги так и замерли с открытыми ртами, поглядывая с опаской на огромную фигуру майора, нацепившего на парадный китель в честь официального визита к губернатору все свои регалии.

Но вскоре один из них что-то залопотал в ответ, только уже вполне почтительным тоном. Через пару минут обмен репликами закончился, и майор повернулся ко мне.

– Эти славные ребята позаботятся о том, чтобы никто даже не приблизился к нашему кораблю, – сказал он. – Они же помогут разгрузить его, когда понадобится. Не думаю, что что-нибудь пропадет – ребята хорошие и честные. Гм… Тем более здесь уже наслышаны про югороссов, и мы для них настоящие герои.

«Да, – подумал я, посмотрев на восхищенно-опасливые взгляды, которыми недавние насмешники бросали на внушительную фигуру майора Слона, – на их месте любой тоже преисполнился бы всяческого почтения к нему».

– Майор, – спросил я несколько погодя, – а где вы так лихо наловчились говорить по-испански? Тем более на местном варварском кубинском диалекте? Даже у нас во Флориде его понимает далеко не каждый.

– Знаете, адмирал, – ответил мне Слон, – в молодости мне пришлось побывать на Кубе. Есть тут недалеко от Гаваны такой городишко с красивым названием Лурдес. А диалект тамошний хоть и немного отличается от здешнего, но не настолько, чтобы это превратилось в проблему. Ему меня в свое время одна кубиночка научила, к коей я в самоволки шастал… Впрочем, сейчас это уже совершенно не важно.

Двое молодых людей с пристани, один белый и один мулат, вызвались проводить нас к губернаторскому дворцу.

На мой немой вопрос майор ответил:

– Пока они с нами, адмирал, к нам больше никто не будет цепляться. Такой тут обычай. А вон тот мальчуган, – он показал на белого юношу, почти мальчика, – так он вообще родом из Гуантанамо. Потом, после визита к губернатору, хочу с ним поговорить. Пригодится. Люди на местах о своих местных делах всегда знают больше, чем начальство в столицах.

На площади у дворца губернатора он вручил каждому из наших спутников по мелкой монетке, после чего они низко поклонились и удалились в тень собора. Оставив провожатых дожидаться там нашего возвращения, мы подошли к надутому, как индюк, привратнику в шитой золотом ливрее, стоящему у парадного входа в губернаторский особняк. Тот говорил на вполне правильном испанском языке, так что даже я вполне его понимал.

– Мы хотели бы видеть его светлость губернатора, – сказал я ему.

– Губернатор занят, сеньоры, – важно ответил привратник таким тоном, что было сразу понятно, что для таких как мы губернатор Сантьяго будет занят во все времена.

Майор Слон зловеще ухмыльнулся, повел плечом, отчего забрякали медали на его груди, и надменности на физиономии привратника тут же поубавилось. Зато стоявшие вокруг охранники заинтересованно посмотрели на нас, и на всякий случай подтянулись поближе. Впрочем, мой спутник посмотрел на них так, что охрана вдруг потеряла к нам интерес, и отодвинулась с видом «мы тут просто погулять вышли».

Майор Слон же с ласковой улыбкой сказал нашему собеседнику на весьма даже правильном испанском:

– Если ты сейчас же не сообщишь губернатору, что мы с сеньором адмиралом привезли ему важную бумагу из Мадрида, то вряд ли ты потом будешь носить эту красивую ливрею. Самое большее, на что ты после это сможешь рассчитывать – это пончо погонщика ослов где-нибудь в захолустье. Это я тебе обещаю, и обещания свои всегда выполняю.

В ответ на эту грозную тираду привратник испуганно кивнул, и через десять минут мы с майором уже сидели в кабинете губернатора. Тот растерянно крутил в руках письмо из Мадрида и все время повторял:

– Ничего не понимаю. Ничего не понимаю. Ничего…

– А вам и не нужно ничего понимать, – спокойно сказал майор. – Вопрос политический, и решался он на самом высоком уровне. Ваше дело – лишь позаботиться о том, чтобы указанные территории были немедленно переданы в наше пользование, в соответствии с тем, что написано в этом документе. Посмотрите на подпись.

Тот взглянул, побледнел, но собравшись с духом, сказал:

– Ваши превосходительства, конечно же, я отдам все необходимые распоряжения. Сегодня же вечером я приглашаю вас на торжественный ужин в вашу честь. К этому моменту мы подготовим все бумаги. Одновременно я пошлю гонца в Гуантанамо. Как скоро вы хотели бы там быть?

– Завтра, – ответил я вместо Слона, – Если получится разгрузить наш корабль сегодня…

Губернатор кивнул, – Я тотчас же распоряжусь, чтобы таможня не чинила вам никаких препятствий – более того, я готов освободить ваш груз от досмотра. А что у вас за товары? – Индиго и пшеница? Рекомендую торговую контору сеньора Осорио – он наиболее честный из всех здешних коммерсантов.

«Да, – с усмешкой подумал я, – скорее всего этот сеньор Осорио просто более других торговцев приближен к губернаторской персоне».

Но вслух я, конечно же, ничего такого говорить не стал, а лишь поблагодарил сеньора губернатора за любезность и получил бумагу для таможни, которую быстро составил услужливый секретарь. После чего мы с майором вернулись на «Алабаму» в сопровождении тех же двух молодых людей, с одним из которых майор всю дорогу весьма оживленно беседовал о Гуантанамо.

10 октября (28 сентября) 1877 года. Сантьяго-де-Куба

Мануэль Хуан де Сеспедес Мелендес, будущий гражданин Югороссии

Родился я в городе Гуантанамо, в семье купца Родриго Игнасио де Сеспедес Ньето. Наши предки жили на Кубе с шестнадцатого века, и, по рассказам отца, еще его прадед был богатым плантатором. Но уже мой дед спустил свою долю наследства, а на оставшиеся деньги купил корабль, и впоследствии обосновался в Гуантанамо. Он торговал пшеницей, привезенной из Североамериканских Соединенных Штатов, и продавал туда сахарный тростник с полей нашей провинции Ориенте.

Мой дед Мануэль, в честь которого назвали и меня, был одним из самых уважаемых людей города. У него была флотилия из дюжины кораблей, и он торговал и с гринго – так мы с недавних пор стали называть людей из САСШ, а также с французами, да и с англичанами, и весьма преуспел в этом деле.

Но у него было двенадцать детей, и мой отец, самый молодой из них, не получил ни одного корабля. Вместо этого именно он занимался оптовой продажей пшеницы и индиго, и оптовой закупкой сахарного тростника и крупного рогатого скота, который с удовольствием покупали на Карибских островах.

Но когда, незадолго до моего рождения, началась война в САСШ, торговля с этой страной стала практически невозможной, и отец обеднел. Родители переехали из построенного незадолго до того особняка в лучшем районе города в купленный домик прямо в порту, на нижнем этаже которого располагалась отцовская контора. В этом доме пятнадцать лет назад я и родился.

Я был единственным мальчиком в семье, и потому всеобщим любимцем – и три моих старших сестры, и мама души во мне не чаяли. Да и мулатки-служанки баловали меня, как могли. Дела нашей семьи потихоньку шли на поправку, и мне вспоминается тот день три года назад, когда я краем уха услышал, как отец рассказал маме, что все хорошо – есть и приданое для дочек, есть и земля, купленная под новый дом, в общем, есть все, что нужно для счастливой старости.