Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Куда он, туда и я.

Нормальных людей все дороги ведут в Рим, а меня направляют в подвал, в жуткие подземелья Валленбергов, в преисподнюю, в гости к самому Дьяволу.

Очередная насмешка судьбы.

Пистолет крепко зажат в моих руках, будто припаян к заледеневшим ладоням. Но я едва ли контролирую ситуацию.

Боль обжигает глаза, а зажмуриться не выходит.

Кажется, сталь плавится и растекается под враз озябшими пальцами. Раскаляется добела, плывет, вязкими каплями срывается на шершавый каменный пол.

А я плыву следом. Просто по инерции. Рефлекс.

Мой мозг отчаянно отвергает реальность. Отторгает правду, отказывается принимать очевидное. По привычке вступает в конфликт с объективной действительностью.

Тяга к смерти. Тяга к размножению.

Эрос и танатос.

Вожделение.

Я не знаю, чем еще объяснить свою безумную реакцию, если не бессознательным природным инстинктом.

Я жажду оказаться на месте Стаса. На жестких деревянных досках. Под этими жестокими, беспощадными руками. Я жажду принять всю эту чудовищную боль. Искупить вину своей собственной плотью. Я жажду истекать кровью. Для него. Одного.

Чистое помешательство. Затмение разума.

Мои внутренности скручивает от возбуждения. Дикого. Тягучего. Преступного. Тошнота подкатывает к горлу, а низ живота обдает сатанинским огнем.

Я просто хочу, чтобы он коснулся меня. И уже не важно как. Пусть пытает. Убьет. Пусть уничтожит.

Я хочу вернуть его.

И никакая цена не окажется слишком высокой.

— Алекс, пожалуйста, — кусаю губы до крови, зову того, кто быть может уже никогда не отзовется. — Скажи, что мне сделать. Как прекратить. Как остановить все это.

Ответом служит очередной жуткий крик.

А после воцаряется мертвая тишина.

— Что ты, — запинаюсь. — Ты его… убил?

— Он жив, просто отключился.

Грудь Стаса и правда вздымается. Едва заметно, неровно. Однако вздымается. А значит не все потеряно. Наверное.

Хотя какое на хрен «не все потеряно»?

Если на стороне Стаса только идиотка вроде меня, вооруженная идиотка, никогда не способная ничего решить, то дела его очень и очень плохи. Не позавидуешь.

— Пожалуйста, — выдаю сдавленно.

— В постели ты просишь гораздо лучше.

Зачем он говорит это? Здесь. Сейчас.

— Алекс.

— Еще раз назовешь меня так — вырву твой гребаный язык.

Звучит как вызов.

— Вырви! — я смеюсь, повторяю его имя снова и снова: — Алекс. Алекс. Алекс!

То тише, то громче. На самый разный лад. В разной тональности.

— Тварь, — хрипло и хлестко, как приговор.

Он даже не прикасается ко мне, но уже держит за горло. Его взгляд как клинок входит под ребра.

Я не успеваю закрыть глаза, не успеваю смежить веки, просто моргнуть. Не замечаю перемену кадров. Элементарно не улавливаю.

Реальность разлетается на части. Враз. Резко и сразу. Под ударом молота. Мир вокруг сжимается до единственной точки.

И не существует ничего между. Только неизбежность.

Жажда.

Жгучее жжение под кожей. Одержимое желание. Кипучее, пьянящее, срывающее печати на чертогах разума.

Его пальцы накрывают мою ладонь. Не согревают. Пускают по венам холод. Сминают, вдавливая в лед. Окунают в мерзлый омут.

Он овладевает мной.

До боли. До хрипоты. До судорог.

— Открой рот, — отрывисто произносит фон Вейганд. — Давай, смелее.

Прижимает дуло пистолета к моим губам, проталкивает так, что чуть зубы не выбивает, заталкивает вглубь, надавливает на язык, намеренно вызывая череду коротких спазмов, пробуждая рвотный рефлекс.

— Что еще ты у него отсасывала?

Содрогаюсь, но вырваться не пытаюсь. Пусть унижает, пусть издевается. Пусть хоть пристрелит прямо здесь.

Я заслужила.

И ярость. И злость. И эту гремучую ревность на грани ненависти.

Я победила.

Ведь ему пришлось коснуться меня.

— Сука, — выдыхает глухо. — Твоя гребаная святость тебя не спасет.

Металлический щелчок.

И удар за ударом.

Сталь бьется о камень.

Он спускает курок и разряжает пистолет.

В один момент.

— Проваливай, — как студеной водой обдает.

— Н-нет, — мотаю головой. — Никогда.

Он отстраняется, отбрасывает оружие в сторону.

Стальной лязг оглушает. Мне чудится, будто за спиной захлопывается решетка. Железные прутья жадно впиваются в натянутый до боли позвоночник.

Делаю шаг назад.

Рефлекторно.

Направляюсь прямо в капкан.

Покорно.

Точно завороженная.

Он наступает. Я отступаю. Разыграно как по нотам. Похоже на танец. Безумный танец над разверзшейся пропастью.

Оглядываюсь и замираю.

Позади темнота. Густая. Пульсирующая. Притягательная. Больше никаких эпитетов, никаких метафор. Все абсолютно реально. По-настоящему.

Мрачный проход. Но не тот, по которому я попала сюда. Новый поворот. И опять ни единого источника света. Ни единого всполоха.

Сплошная чернота.

— Пожалуйста, — шепчу я, и сама не знаю, о чем прошу.

Крупные ладони опускаются на мои плечи. Толкают в бездну. Не позволяют обернуться, погружают во тьму. Быстро. Резко. Без суда и следствия. Не оставляют шанса вынырнуть обратно.

Спотыкаюсь, теряю равновесие. Но он не позволяет мне упасть. Все-таки держит, даже стискивает крепче.

Пытаюсь привыкнуть, разглядеть хотя бы слабые очертания, контуры. Тщетно. В такой беспросветной темени мы навечно обречены бродить с широко закрытыми глазами.

Звериное рычание. Совсем близко. Будто в собственной груди.

И тут же звон цепей.

Дрожь охватывает тело, опутывает ажурной паутиной, пленяет, погружая в очередную паническую атаку. Липкий пот оплетает плоть тонкими нитями. Внутренности разом скручиваются в ледяной узел.

Проклятый холод.

Изыди.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я. — Где мы?

Как отличить правду от лжи, как ухватиться за стремительно ускользающую реальность, как приручить бешеную фантазию.

— Это ты мне скажи, — глухо бросает он.