Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Успеху «в.в.» в тот момент могли помешать только колебания в самой большевистской партии. Именно поэтому Ленин столь болезненно воспринял «предательство» Каменева, который не только заявил о выходе из ЦК, но и дал интервью «Новой жизни», где рассказал о своем и Зиновьева несогласии с планами взятия власти. Горький в той же газете 18 октября комментировал: «Все настойчивее распространяются слухи о том, что 20-го октября предстоит «выступление большевиков» — иначе говоря, могут быть повторены отвратительные сцены 3–5 июля… На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, что она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут «творить историю русской революции». Центральный комитет большевиков обязан опровергнуть слухи о выступлении 20-го, если он действительно является сильным и свободно действующим политическим органом, способным управлять массами, а не безвольной игрушкой в руках бесстыднейших авантюристов или обезумевших фанатиков»[2655].

Откровения Каменева и Зиновьева подтверждают для правительства серьезность угрозы. Усиливается караул вокруг Зимнего дворца. В тот день его охраняли 650 юнкеров 1-й и 2-й Ораниенбаумских школ прапорщиков, пулеметная команда с шестью пулеметами и семь бронемашин. Добавили команду самокатчиков. В милицию было направлено подкрепление из шестисот специально отобранных солдат. Начальник милиции Петрограда приказал организовать постоянное дежурство начальствующего состава, держать наготове в любой момент половину всего состава милиционеров.

ВЦИК публикует воззвание против большевистского выступления. За этим следует заявление меньшевиков-интернационалистов, где, помимо прочего, утверждалось, что восстание сделает возможной высадку немцев в столице. Против выступления предупреждал Центрофлот. Городской голова столицы бил тревогу, что восстание остановит снабжение города продовольствием.

Ленин в ярости. Письмо членам партии: «Когда мне передали по телефону полный текст выступления Каменева и Зиновьева в непартийной газете «Новая Жизнь», то я отказался верить этому… Молчать перед фактом такого неслыханного штрейкбрехерства было бы преступлением… И по такому вопросу, после принятия центром решения, оспаривать это неопубликованное решение перед Родзянками и Керенскими, в газете непартийной — можно ли себе представить поступок более изменнический, более штрейкбрехерский?

Я бы считал позором для себя, если бы из-за прежней близости к этим бывшим товарищам я стал колебаться в осуждении их. Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю и всеми силами и перед ЦК и перед съездом буду бороться за исключение обоих из партии… Тяжелая измена… Теснее сплотим ряды, — пролетариат должен победить!»[2656]

В партии раскол. Луначарский писал супруге 18 октября: «Мы образовали нечто вроде блока правых большевиков. Каменев, Зиновьев, я, Рязанов и др. Во главе левых стоят Ленин и Троцкий. У них — ЦК, а у нас все руководители отдельных работ: муниципальной, профсоюзной, фабрично-заводских комитетов, военной, советской»[2657]. Обращение Ленина в ЦК не рассматривают. Он не успокаивается и на следующий день направляет новое письмо: «Каменев и Зиновьев выдали Родзянке и Керенскому решение ЦК своей партии о вооруженном восстании и о сокрытии от врага подготовки вооруженного восстания, выбора срока для вооруженного восстания… Вопрос о вооруженном восстании… не снят… На угрозу раскола я отвечаю объявлением войны до конца, за исключение штрейкбрехеров из партии»[2658].

Как бы то ни было, откровения Зиновьева с Каменевым и усиление военных приготовлений правительства заставили большевиков притормозить с осуществление плана восстания. На заседании Петроградского Совета 18 октября, осаждаемый со всех сторон вопросами о планах большевиков, Троцкий заявляет:

— Я заявляю от имени Совета: никаких вооруженных выступлений нами не было назначено. Но если бы по ходу вещей Совет был принужден назначить выступление, рабочие и солдаты, как один человек, выступили бы по его зову… Правительственные круги знают нашу точку зрения относительно роли съезда Советов. Буржуазии известно, что Петроградский Совет предложит съезду взять власть в свои руки, предложит воюющим народам демократический мир, дать крестьянам землю. Но при первой попытке с ее стороны сорвать съезд Советов, при первой попытке наступления мы ответим контрнаступлением, которое будет беспощадным и которое мы доведем до конца[2659].

В тот же день Троцкий выступал на Всероссийской конференции фабзавкомов:

— На предстоящем съезде Советов ребром встанут вопросы власти, мира, земли. И когда Совет скажет свое слово, вы на местах должны ответить: «Мы здесь»[2660].

Такие разъяснения и опровержения мало кого успокоили. Кадетская «Речь» 19 октября била тревогу: «К предстоящему выступлению большевиков спешно вооружаются рабочие фабрик и заводов. 17 и 18 октября было выдано оружие — винтовки и револьверы — рабочим главной цитадели — рабочим Выборгского района. 18 октября получили оружие рабочие Большой и Малой Охты и Путиловского завода»[2661].

Малянтович по приказу Керенского предписал прокурору судебной палаты Карчевскому распорядиться об аресте Ленина, «скрывающегося, по сведениям Временного правительства, в Петрограде. Прокурор обратился к главнокомандующему Петроградским военным округом, комиссару Временного правительства по управлению градоначальством и начальнику общей и уголовной милиции с просьбой приказать подведомственным им чинам оказать содействие в производстве ареста и доставлении Ленина судебному следователю по особо важным делам П. А. Александрову»[2662]. Было распоряжение и об аресте тех ранее освобожденных из тюрьмы большевиков, которые выступали с агитацией за вооруженную борьбу. В первую очередь, имели в виду Троцкого.

Карчевский подтверждал, что, получив предписание, собрал «весь прокурорский надзор и отправился к Полковникову с просьбой дать надлежащую воинскую часть для производства обысков и арестов, но Полковников будто бы не мог дать «надежной» части». Прокурор обратился и к милиции, насчитывавшей в своих рядах уже 4 тысячи правоохранителей. Но начальник милиции Иванов, получив приказ, «попросту положил его в карман — милиция считала себя подчиненной Городской думе и занимала уже «нейтралитет» в политической борьбе»[2663].