Клетка из слов - Катриона Уорд

отправляюсь с ним за покупками в Кастин[3]. Что еще остается делать?

Я жду, пока он закончит свои дела на почте, и тоскливо смотрю на мешки с кормом для птиц, сваленные у центрального магазина. Мой взгляд продолжает бесцельно блуждать по главной улице. Иногда проводить время с семьей очень одиноко.

С другой стороны улицы, напротив жизнерадостного бело-синего магазинчика, со скрипом тормозит пикап. «Свежая рыба» – гласит надпись сбоку. Грузовик весь ржавый и побитый – обшивка продавлена и почти прорвана в местах былых столкновений. Видимо, алкаш, – со знанием дела думаю я. Мне на ум приходят строчки: «Жизнь у моря так же безжалостна к краске, как и сурова к душе». Может быть, потом запишу.

Из грузовика выпрыгивает тощий человек в куртке. Он нагружает себя холодильниками и ящиками, и через секунду до меня доносится запах сырой рыбы. Я с интересом наблюдаю за мужчиной в куртке. Он держится очень свободно и разгружает грузовик быстрыми отточенными движениями, время от времени сплевывая в канаву струнку коричневого сока. Человек моря, – думаю я. Он потрепан всеми ветрами, и у него коричневая, будто обувная, кожа, но его теплые голубые глаза разительно выделяются на усталом лице. Я представляю, как он живет прямо у воды в дощатой лачуге, отполированной и посеребренной ветром и солью, и каждый день садится в свою лодку еще до рассвета. Какая-то трагедия таится в его прошлом, я в этом уверен. У него суровый, печальный взгляд, как у ковбоя в вестерне. Только он морской ковбой, а это даже круче. Я отступаю под тень маленькой аллеи. Не хочу, чтобы он заметил, как я глазею.

Звонит колокольчик, из бело-синего магазинчика выходит молодая женщина и ласково с ним здоровается. Он кивает в ответ. У нее опухшие глаза и красный нос. Она плакала, – понимаю я, и меня охватывает внезапное сочувствие. Или, может, она простудилась. Женщина от души высмаркивается и убирает в карман бумажный платочек. Потом относит ящики внутрь, каждый раз проходя через звенящую дверь. А когда возвращается, пустые ящики свисают у нее с предплечья. Каждый ее уход и каждое появление сопровождаются веселым колокольчиком. Это не простуда, она точно плакала. На ее лице сверкают новые слезы. Она незаметным движением их стирает.

– Мне жаль, – говорит она рыбаку, как будто чем-то его обидела. Мужчина мягко кивает. Это слово полно тоски, а его молчание словно немой ответ. Может, они были любовниками, – с восторгом думаю я. – Может, он ее бросил.

Когда содержимое всех двенадцати ящиков оказывается внутри, женщина передает ему стопку банкнот. Он забирает их и возвращается к грузовику. Когда она заходит в магазин, бумажный платочек выпадает у нее из кармана. Он, видимо, замечает это краем глаза, потому что резко оборачивается и подбирает его, прежде чем его успевает унести ветер. Я понимаю, насколько это чуткий и смиренный жест – забрать себе платок плачущей девушки, чтобы его не сдуло по улице в море.

Как будто почувствовав мой взгляд, мужчина оборачивается и смотрит по сторонам. Его глаза вспыхивают, остановившись на мне, и он задорно улыбается.

– Эй, – кричит он, – от кого прячешься?

Я робко выхожу из-за угла.

– Хочешь прокатиться? Поможешь мне со следующей партией в доках?

Он показывает на пассажирское сиденье беззаботным, дружеским жестом. Похоже, люди здесь не особо разговорчивы, но любят маленькие проявления доброты.

– Я не могу, – разочарованно отвечаю я, – мне нужно ждать отца.

Мужчина медленно кивает, а потом залезает в свой грузовик и с ревом уезжает вверх по улице, в сторону океана. Было бы здорово с ним поехать. Я бы с удовольствием посмотрел на доки.

Кто-то кричит «бу!», и я вздрагиваю.

– Ты как-то очень быстро позавчера убежал, – обращается ко мне парень с пляжа. Он выглядит еще более расслабленным и бронзовым, чем тогда. – Я Нат, – представляется он. – Натаниэль.

– Как Готорн?

– Моя фамилия Пеллетье.

– Я имею в виду Натаниэль Готорн, писатель. – Ему явно становится не по себе. Я быстро добавляю: – Я Уайлдер. Имя странное. Можешь звать меня просто Уилл.

Я уже довольно долго дожидался, чтобы испробовать «Уилла».

– Не, звучит круто. Как у рестлера или типа того. Типа «ты уайлд, а я уайлдер-р-р!»

Он хищно оскаливает свои здоровые белые зубы. С его дружелюбными чертами это вяжется слабо.

– Я Уайлда! – пародирую его я, и в таком исполнении это действительно звучит не так уж плохо. Как что-то из пьесы.

Нат пихает меня в плечо, как будто рассердившись, а я смеюсь в ответ на его улыбку.

– Не волнуйся насчет Харпер, – говорит он. – Она богатая, так что ей не нужны манеры.

Я снова смеюсь, потому что он, похоже, шутит, но про себя думаю: а ведь у нее и правда их нет.

– Хочешь сегодня с нами поплавать? Мы собираемся ближе к вечеру. Разведем костер, посидим на берегу.

Я немного сомневаюсь. Пойти хочу, но все-таки побаиваюсь. Я не очень умею общаться с людьми.

Я уже собираюсь отказать Нату, но тут с почты выходит мой отец и подзывает меня к себе.

– Мне пора идти, – говорю я.

– Мы пойдем в бухту около пяти, – кричит Нат мне вслед, и я отчасти рад, что он вроде как хочет подружиться, но отчасти немного раздосадован, потому что все как будто сложилось без всякого моего участия.

Но я не буду с ними гулять. Нужно знать свое место. Когда они придут, сделаю вид, что занят.

Мы с Натом и Харпер сидим на песке, неловко молчим и наблюдаем за отливом. Влажный песок бухты гладкий и серый. Он вызывающе блестит, как оголенные внутренности, словно его не должно быть видно. За нашими спинами на берегу чадит тлеющий костер. Оказалось, мы не очень-то умеем разжигать огонь. Харпер кажется еще красивее в длинных лучах низкого солнца. У нее гладкое угловатое лицо феи или капризного ребенка. Как только это сравнение приходит мне на ум, мне сразу хочется его записать для дальнейшего использования. Я чувствую шевеление у себя в брюках и после этого специально на нее не смотрю. Чувствую ее присутствие – оно греет меня, как