Джек Ричер, или Я уйду завтра - Ли Чайлд

Пассажирка номер четыре демонстрировала все это в лучшем виде. Как поезд неуклонно приближается к конечной станции, так и она двигалась к финалу своей жизни.

Что подтвердил седьмой пункт инструкции: дыхание.

Она дышала часто и делала глубокие вдохи, которые пыталась контролировать. Вдох, выдох, вдох, выдох. Совсем как техника во время родов, направленная на то, чтобы справиться с болью, либо как результат страшного потрясения или последний отчаянный барьер, помогающий не закричать от ужаса.

Вдох, выдох, вдох, выдох.

Пункт номер восемь: террористы-смертники, собирающиеся себя подорвать, всегда смотрят прямо перед собой. Никто не знает, по какой причине, но это уверенно подтверждают видеозаписи и выжившие свидетели. Возможно, наступает момент, когда террорист подходит к мертвой точке и за дело берется страх. Или, как дети и собаки, они думают, что если они никого не видят, то их тоже никто не видит. А может быть, в них просыпаются остатки совести и они просто не могут заставить себя встретиться глазами с людьми, которых собираются уничтожить. Никто не знает, почему это происходит, но все до одного смертники так делают.

Пассажирка номер четыре именно так себя и вела. Она смотрела на черное окно, расположенное через проход, так напряженно, что могла прожечь взглядом в стекле дыру.

Пункты с первого по восьмой – это проверка. Я поерзал на своем месте, чуть наклонившись вперед.

И замер. Вся идея с тактической точки зрения была совершенно абсурдной. Время выбрано неправильно.

Потом я еще раз посмотрел на женщину и снова сменил положение, потому что пункты девять, десять и одиннадцать имелись в наличии и не вызывали сомнений, а они самые важные.

Пункт номер восемь: молитва шепотом. До сих пор все известные теракты вдохновляла, мотивировала, обосновывала и контролировала религия, почти всегда исключительно ислам, а те, кто его исповедуют, привыкли молиться на публике. Выжившие свидетели рассказывают, что у террористов шевелились губы и что они бесконечно, по кругу и относительно невнятно повторяли какие-то длинные стереотипные формулы.

Пассажирка номер четыре ровно это и делала. Она смотрела в одну точку, и у нее шевелились губы. Не вызывало ни малейших сомнений, что она, задыхаясь, произносила длинный ритуальный речитатив, как мне показалось, повторявшийся примерно каждые двадцать секунд. Возможно, она рассказывала о себе божеству – уж не знаю какому, – которого рассчитывала встретить по другую сторону черты. Или пыталась убедить себя в том, что божество и черта действительно существуют.

Поезд остановился на Двадцать третьей улице, двери открылись, но никто не вошел в вагон и никто не вышел. Я заметил над платформой указатели: Двадцать вторая улица и Парк – северо-восточный угол; Двадцать третья и Парк – юго-восточный угол. Непримечательные районы Манхэттена, которые неожиданно показались мне невероятно привлекательными.

Я пошевелился на своем месте, но двери закрылись, и поезд поехал дальше.

Пункт номер десять: большая сумка.

Динамит – очень надежная штука, если он свежий, и никогда не взрывается случайно. Для этого необходим детонатор, который при помощи специального провода подключен к источнику питания и рубильнику. Здоровенные взрыватели в старых вестернах сочетали в себе и то и другое. Первая часть поворота рукояти запускала генератор, как полевой телефон, после чего срабатывал рубильник. Не слишком практично для портативного использования, следовательно, требуется аккумулятор. Чтобы привести в действие целый ярд[6]взрывчатки, нужно достаточно высокое напряжение. Крошечные батарейки АА дают всего полтора вольта. Даже по самым приблизительным расчетам этого мало. Батарейка в девять вольт лучше, но для хорошего взрыва надежнее иметь прямоугольный аккумулятор размером с консервную банку, какие продаются для мощных фонарей. Однако он слишком большой и тяжелый, чтобы спрятать его в кармане, поэтому нужна сумка. Аккумулятор лежит на дне сумки, соединенный с рубильником проводами, выходящими через незаметный разрез в задней части сумки и поднимающимися вверх под объемную верхнюю одежду.

Пассажирка номер четыре имела при себе современную сумку на длинном ремне, с какими ходят почтальоны, надетую так, что ремень проходил перед одним плечом и позади другого, а сама сумка лежала на коленях. Судя по тому, как просела жесткая ткань, внутри находился только один, но довольно тяжелый предмет.

Поезд остановился на Двадцать восьмой улице, двери открылись, но никто не вышел и никто не вошел. Двери закрылись, и мы поехали дальше.

Одиннадцатый пункт гласит: руки внутри сумки.

Двадцать лет назад этот пункт стал дополнением к первоначальным десяти. Но жизнь движется вперед. Сначала действие, затем реакция на него. Силы безопасности Израиля и некоторые отважные представители населения начали использовать новую тактику. Если кто-то вызывал у них подозрения, они не бросались бежать. На самом деле убегать совершенно бессмысленно. Человек все равно не в состоянии спастись бегством от шрапнели. Храбрец подскакивал и крепко обнимал подозреваемого, прижимая его руки к бокам, чтобы тот не смог нажать на кнопку. Таким способом удалось предотвратить несколько терактов и спасти множество жизней. Однако террористы умеют делать из происходящего выводы. Теперь их учат постоянно держать большой палец на кнопке, чтобы им никто не мог помешать. Кнопка находится в сумке рядом с аккумулятором. Так появился одиннадцатый пункт.

Пассажирка номер четыре держала руки внутри сумки. Клапан загнулся и выступал между ее запястьями.

Поезд остановился на Тридцать третьей улице. Дверь открылась, но никто не вышел. Одинокая женщина на платформе поколебалась мгновение, потом сделала шаг вправо и вошла в соседний вагон. Я повернулся, заглянул в маленькое окошко у себя за головой и увидел, что она села недалеко от меня. Нас разделяли две стальные стенки и пространство между ними, где находилась сцепка. Мне захотелось помахать ей рукой, чтобы она перешла в дальний конец вагона, потому что там у нее были шансы остаться в живых. Но я ничего такого не сделал. Во-первых, женщина не смотрела на меня, а во-вторых, она бы все равно меня проигнорировала. Я знаю Нью-Йорк. Дикая жестикуляция в ночных поездах метро ни у кого не вызывает доверия.

Двери не закрывались чуть дольше, чем обычно, и на одно безумное мгновение я подумал о том, чтобы попытаться вывести остальных пассажиров наружу. Но я даже не пошевелился. Получился бы настоящий цирк – удивление, непонимание, возможно, языковой барьер. Я не был уверен, что знаю, как будет по-испански «бомба». Может быть, «bomba»? Или это слово означает «лампочка»? Полоумный тип, что-то вопящий про лампочки, вряд ли сумеет кому-то помочь.

Нет, «лампочка» по-испански «bombilla», решил я.

Может быть.

Возможно.

«И, вне всякого сомнения, – размышлял я, – мне не известен ни один из балканских языков. Как, впрочем, и диалектов, распространенных в Западной Африке. Хотя вполне вероятно, что женщина в цветастом платье говорит по-французски, потому что кое-какие регионы в Западной Африке являются франкоязычными». А я знаю французский. «Une bombe. La femme la-bas a une bombe sous son manteau». У той женщины под пальто спрятана бомба. Женщина в цветастом платье может меня понять. Или каким-то другим способом догадается, что я имею в виду, и просто пойдет за нами.