Новая Ты - Кэролайн Кепнес

Эми – славная девочка и врет лишь незнакомцам из вежливости, а любимым людям – никогда. Например, сейчас на ней потертый топик с эмблемой университета Род-Айленда, хотя она в жизни в нем не училась. Она, как и я, вообще нигде не училась. Мне для этой поездки Эми припасла футболку Брауновского университета.

– Будем всем говорить, что я – студентка, а ты – мой профессор. – Она хихикнула. – Мой женатый профессор.

Она раскапывает подобную одежду в комиссионках. На ее груди постоянно красуются надписи и логотипы. Когда в магазине покупатели спрашивают, правда ли, что она училась в Принстоне, университете Массачусетса или в Нью-Йоркском университете, Эми всегда отвечает «да» (я сам слышал). С женщинами она любезна и вежлива, а мужикам позволяет думать, что у них есть шанс (хотя, конечно, нет). Ей просто нравится общаться, нравится слушать чужие истории. Она – мой маленький антрополог, мой исследователь.

Мы приближаемся к повороту на Литтл-Комптон, и когда мне начинает казаться, что жизнь прекрасна и лучше уже быть не может, в зеркале заднего вида я замечаю мигалку. Нас догоняет полицейская машина. Настойчиво. Быстро. Сирена ревет. Я выключаю музыку. Бью по тормозам. Сдерживаю дрожь в коленях.

– Что за черт?! – возмущается Эми. – Ты же не превысил.

– Вроде нет, – выдавливаю я, наблюдая в зеркало за выходящим полицейским.

Эми поворачивается ко мне:

– Что ты сделал?

Что я сделал? Убил свою бывшую девушку Джиневру Бек. Тело закопал в пригороде Нью-Йорка рядом с домом ее психотерапевта, доктора Ники Анжвина, которого и обвинили в убийстве. Перед этим задушил ее навязчивую подругу Пич Сэлинджер – меньше чем в пяти милях отсюда, на пляже рядом с загородным домом ее семьи – и обставил все как самоубийство. А до этого устранил ее лживого дружка-наркомана Бенджи Киза, торговавшего никому не нужной органической содовой; тело кремировал и спрятал в его же тайном хранилище. Семья даже не стала искать беднягу, решив, что он обкурился и утонул… Ах да. Еще была Кейденс, моя первая любовь, упокоившаяся в море. Никто на свете не знает, что во всех этих смертях виноват я. Так что вопрос Эми можно считать риторическим.

– Представления не имею.

Эми вытаскивает из бардачка договор аренды на машину и с силой захлопывает дверцу. Офицер Томас Дженкс подходит к нам, не снимая солнечных очков. У него покатые плечи, форма висит мешком.

– Права и договор, – требует он и опускает взгляд на мою футболку. – Возвращаетесь в университет?

– Едем в Литтл-Комптон, – отвечаю я и добавляю: – А что?

Он не обращает внимания на мой пассивно-агрессивный тон. Какого черта?! Я не превышал скорость. И я не тупой заучка (вот почему обычно не ношу университетские майки). Офицер внимательно изучает мои нью-йоркские права. Да сколько можно?

Эми покашливает.

– Офицер, что мы нарушили?

Он неторопливо поднимает на нее взгляд, переводит на меня.

– Не включили поворотник.

Он что, мать его, издевается?

– А-а-а… – говорю я. – Извините.

Дженкс заявляет, что ему нужна «пара минут», разворачивается и топает к своей машине, переходя на трусцу. Какого черта? Почему он так торопится? Я вспоминаю свои проступки, свои тайные деяния, и у меня перехватывает горло.

– Джо, расслабься, – шепчет Эми и гладит меня по коленке. – Это мелкое нарушение.

Она понятия не имеет про четыре трупа. Меня бросает в пот. Я слышал о таких случаях: человека задерживают за какую-нибудь ерунду, его имя загоняют в дьявольскую компьютерную систему, и выясняется, что он виноват во всех смертных грехах. Будь у меня пистолет, я застрелился бы.

Эми включает радио. Проходит двадцать минут, пять песен, а офицера Томаса Дженкса с моими документами по-прежнему нет. Если все дело в штрафе за невключенный поворотник, то куда он сейчас названивает? И что он так внимательно изучает в компьютере? Неужели все закончится прямо сейчас? На взлете? Хотя мой «Айфон» показывает, что будет ясно, небо над головой затягивается тучами. В прошлом году я уже сталкивался здесь с полицией, только тогда представился офицеру Нико как Спенсер. А если он узнает меня по фотографии? И позвонит Дженксу? И скажет: «Я знаю этого парня»? И…

– Эй, Джо, – окликает меня Эми (я уж и забыл, что она здесь). – У тебя паническая атака? Не переживай ты так. Ничего страшного.

– Знаю. Просто ненавижу копов.

– Понимаю…

Она хлопает меня по коленке и достает из дорожного холодильника бутылку содовой. Содовой! Черт бы ее побрал! Это добивает меня. Эми делает большой глоток, а я вспоминаю Бенджи, и Пич, и… кружку!

Ту самую злополучную кружку с мочой!

Чтоб ей сгинуть! Я представляю, как горничная, убираясь, ненароком задевает ее, а потом с отвращением вытирает тряпкой лужу и промывает пол с хлоркой, чтобы даже запаха не осталось. Представляю золотистого ретривера (люди, покупающие летние дома у моря, любят больших собак), который, унюхав кружку, случайно опрокидывает ее и убегает на зов хозяина, а улика просачивается сквозь половицы и исчезает; я в безопасности. Представляю кузину Сэлинджеров, мерзкую, беззаботную сучку, не вылезающую из мессенджеров и соцсетей, которая не глядя закидывает в шкаф свои драгоценные туфли от «Маноло Бланик» или сандалии от «Тори Берч», а потом слетает с катушек, заметив, что они пропахли мочой, и с омерзением выкидывает их в помойку – и я в безопасности.

Хлопает дверца. Показывается Дженкс. Сейчас он попросит меня выйти. Или начнет что-то врать. Или попросит Эми покинуть машину. Я чувствую запах его одеколона – запах неудачников. Он вручает мне документы.

– Извините за задержку. Новый компьютер барахлит.

– Да уж, технологии… – выдыхаю я. Свободен. Свободен! – Мы можем ехать?

– Только не забывайте про поворотники. – Он улыбается.

– Конечно, офицер, еще раз простите.

Дженкс интересуется, где мы живем в Нью-Йорке.

– Наверно, на Манхэттене? – с завистью тянет он.

Я отвечаю, что нам больше нравится Бруклин, там спокойнее. Гроза миновала. Господь хранит меня. От офицера несет не только парфюмом, но и большими надеждами. Я вижу его скучную жизнь как на ладони: все те мечты, что он не решился воплотить и никогда уже не решится – не из-за того, что он ссыкло или тряпка, а из-за того, что у него нет воображения. Он просто не способен представить будущее в красках, ярко и осязаемо, чтобы поднять свою задницу и начать действовать. Копом он стал лишь потому, что не надо думать, как одеться утром.

– Развлекайтесь. – Полицейский берет под козырек. – И будьте осторожны.

Я завожу машину и благодарю Господа за то, что этот чудесный день и моя жизнь продолжаются. Одна рука на руле, другая – на груди у подружки. Впереди поворот на Литтл-Комптон, и я не хочу впредь видеть ни одного полицейского. Никогда. Поэтому больше никаких ошибок.