Анна Павлова. "Неумирающий лебедь" - Наталья Павлищева

О комплименте Гердту Анна Павлова тоже рассказала в своих воспоминаниях. Неясно только, где же сидела во время спектакля дочь прачки, ведь рассмотреть лицо актера на сцене Мариинки даже в театральный бинокль можно лишь из лож бельэтажа или первых рядов партера (билет туда стоил годовой зарплаты прачки). О морском или полевом бинокле при посещении театра не упоминалось…

То есть узнать в стоявшем перед ней Гердте исполнителя роли принца из виденного два с половиной года назад спектакля Нюра Павлова никак не могла. Возможно, ее просто научили так сказать, мама-то была не промах. Помогло – впечатление произвела и в училище приняли.

Есть еще одно «но».

Во всех без исключения воспоминаниях бывших учениц Театрального училища говорится о протежировании – каждая из них была либо чьей-то родственницей (у Карсавиной преподавал отец, у Кшесинской отец был ведущим танцовщиком Мариинки и все младшее поколение закончило это училище, у Легатов танцевал и преподавал отец, у Мариуса Ивановича Петипа тоже все дочери учились в Театральном… крестной Веры Трефиловой была знаменитая актриса Савина…), либо имела рекомендации очень влиятельных и состоятельных особ.

А как же приемные испытания и строгая комиссия? Просто конкурс на десять мест был так велик, что у комиссии имелась возможность выбирать из «протежированных». В 1900 году на двенадцать вакантных мест было подано восемьдесят заявлений, а через десять лет на восемь мест было подано двести прошений!

Наступил момент, когда предложение превысило спрос и прием на два года даже прекратили.

Во времена Павловой балету обучалось примерно 70 девочек, полсотни которых были «казенными», то есть учились на полном государственном содержании.

Не всем везло стать «казенными», Екатерина Вазем, у которой в училище потом занималась Павлова, пять лет своего обучения была «своекоштной», то есть платила по 500 (!) рублей в год – огромную сумму для того времени.

Сама Павлова об этом умалчивала, чтобы не провоцировать ненужные вопросы, но и Любовь Федоровна платила за дочь в первый год обучения. Вероятно, как за Карсавину – 300 рублей серебром. И приняли Нюру одиннадцатой – сверх десяти положенных. Чьи рекомендации и гарантии оплаты обучения предоставила Любовь Федоровна, мы не узнаем никогда, но стоит сказать спасибо тому, кто помог Нюре Павловой переступить порог Театрального училища вопреки ее природной слабости. А еще поблагодарить за настойчивость ее маму.

Началась жизнь в монастыре Терпсихор.

Это удивительный «монастырь», как и судьбы его выпускниц. В связи с этим недоумение – как могла религиозная мама (как утверждала сама Павлова) отдать дочь «в балерины»? Репутация балерин была однозначной – содержанки. Все до единой. От примы-ассолюты (то есть Леньяни и Кшесинской) до корифейки «у воды» («у воды» – значит, последняя в ряду кордебалета у самого задника кулис, где обычно пейзаж с озером). Исключение составляли только супруги актеров же. Многие ради того в балет и стремились, их устраивало положение «у воды» и покровительство нувориша – работы немного, а деньгами и бриллиантами обеспечит «любитель прелестниц».

Обеспечивали, в украшениях не терпели бутафории, все драгоценности, которыми от прим до корифеек на сцене были увешаны с головы до ног, были настоящими! Этакая ювелирная выставка на движущихся экспонатах.

Конечно, в училище шли и из любви к танцу, к музыке, к сцене. Павлова из таких.

Но содержанками становились все равно.

И Анна Павлова стала.

Это барон Виктор Дандре снял для нее роскошную квартиру с большим репетиционным залом (такого не было даже у Кшесинской) в «Доме-сказке» на углу Английского проспекта и Офицерской улицы (сейчас улица Декабристов). И не стоит за это осуждать, тем более своего барона Анна любила по-настоящему (как и он ее?).

Но до того еще были годы тяжелейшей учебы в училище.

– Приняли! Меня приняли!

Об этом хотелось кричать на весь Петербург, даже на весь мир!

Она будет балериной, будет танцевать на сцене Мариинского театра, обязательно получит главные роли, в том числе Аврору в «Спящей красавице»!

– За три дня подготовить столько всего! – ужасалась Любовь Федоровна.

– Но мамочка! – на глазах у Нюры слезы. Судьба не может быть столь несправедливой, из-за необходимости срочно перешить два форменных платья – коричневое для классных уроков и серое для танцев – нельзя пропустить первый день занятий!

Конечно, мама постаралась, и платья были ушиты, чтобы не болтались на тоненькой фигурке Нюры. А еще нужны тетради, карандаши, ручки и, конечно, балетные туфельки. Нет, пока не пуанты, как у взрослых, а просто тоненькие тапочки.

Это маме казалось, что время летит, для Нюры эти дни тянулись бесконечно.

Первого сентября она заставила маму выйти из дома много раньше необходимого:

– Мамочка, вдруг с конкой что-то случится? Вдруг мы будем идти слишком медленно?

В результате они пришли рано.

Нюра словно шагала в сказку. Да, вон за тем обычным с виду входом в Театральное училище сказочный мир балета, но теперь она, Нюра, имеет право войти в эту дверь. Пусть это испытательный срок, она выдержит любые испытания, потому что только так потом можно выйти на сцену и танцевать!

– Мамочка, ты меня дальше не провожай, я сама. – Нюра чувствовала себя почти взрослой и самостоятельной. – Только встретишь после занятий.

Но у входа дежурил страж порядка в роскошной красной ливрее.

– Вы к кому, барышня? – Гурьян швейцар бдительный, кого попало в училище не пустит.

– Я на урок… – Аня даже растерялась.

Любовь Федоровна поспешила на выручку дочери.

– Нюрочка, тебя не пускают?

Но Аня справилась с растерянностью, спокойно ответила:

– Нет, мамочка, все в порядке. Господин просто не знает, что я уже учусь в первом классе.

Гурьян, которого господином называли крайне редко, широко улыбнулся:

– Я впрямь не признал, барышня. Вам вон туда, приходящие переодеваются на антресолях. А потом в класс, там покажут.

– Благодарю, – чинно поклонилась ему Аня и поспешила, куда сказано.

Глядя ей вслед, Гурьян покачал головой:

– Как былиночка. Как ей выдержать?

У Любови Федоровны сжалось сердце, может, зря согласилась отдать дочь в балет?

– Ей одиннадцатый…

Швейцар поприветствовал кого-то из преподавателей, открыл дверь перед крепкой девушкой, перебросился парой слов со служащими в такой же, как у него самого, форме и снова повернулся к Любови Федоровне. Та не ушла, понимая, что со швейцаром можно будет поговорить и узнать что-то интересное и важное. Швейцары они такие – всегда все знают.

Поговорить в этот раз не удалось, в первый день занятий многие пришли пораньше, двери то и дело открывались и закрывались. Гурьян подмигнул Любови Федоровне: