Вдоль белой полосы - Яна Перепечина

Они ещё долго плавали и разговаривали о чём-то незначащем, и ей казалось, что никогда ничего лучше не случалось в её четырнадцатилетней жизни.

А потом на озеро прибежала мама Никиты и стала громко звать их и требовать, чтобы они немедленно выбирались на берег. Как она ругала их тогда! Кричала что-то о грозе, молнии, высокой электропроводности воды. А они с Никитой быстро вытирались, украдкой переглядывались и улыбались друг другу. И Агате всё казалось, что это не просто так, что и она ему если и не нравится, то хотя бы интересна. Ведь он-то ей не просто нравился. К тому моменту она уже четыре года безнадёжно обожала его.

С озера они шли следом за Кларой Петровной, мамой Никиты, которая, не переставая, ворчала. Агате хотелось, чтобы дома их были ещё очень далеко и чтобы они долго-долго шли до них пусть и под аккомпанемент усиливающегося дождя и недовольного монолога. Но, разумеется, дошли они быстро, а около дома их уже ждала не менее рассерженная бабушка Агаты.

Подойдя к своей калитке, Никита оглянулся, подмигнул Агате, а её бабушке сказал:

— Мария Евгеньевна, не ругайте, пожалуйста, Агату. Это я виноват, не сообразил, что дождь скоро начнётся. Вот мы и уплыли далеко.

Бабушка сразу же успокоилась. Никиту любила вся улица. И она не была исключением. Он нравился ей своей серьёзностью, трогательной постоянной заботой о родителях, многочисленными мужскими умениями, которые вполне подходили под определение «золотые руки», и безотказностью и готовностью помочь.

— Не буду, не буду, Никита. Не переживай. — Она улыбнулась соседу, мягко подтолкнула внучку в спину и закрыла за собой калитку.

Агата взлетела вверх по лестнице в их с сестрой комнату и уже стянула с себя мокрый сарафан, когда в приоткрытую дверь услышала, как внизу, на первом этаже, одна её бабушка сказала другой:

— Вот бы Никита Агату нашу дождался. До чего ж парень хорош! Лучше и не пожелаешь.

— Маленькая она пока, — вздохнула вторая бабушка, — не дождётся он. До её восемнадцатилетия ещё четыре года. Да и рано в восемнадцать замуж выходить. А он старше её на шесть лет. Да такого парня наверняка и осаждают уже… Нет, не дождётся, — снова вздохнула она.

Агата, доставая из шкафа сухое платье, заметила, как дрожат у неё руки. Неужели она не успеет? Неужели Никита женится раньше? Но ведь он только что заступился за неё! Он не хотел, чтобы её ругали! Он…

Агата прижала платье к себе и закрыла глаза. Только бы поскорее вырасти!

Май 1994 года

Но она не успела. Жизнь её рухнула в одночасье.

В ту весну Агате уже было шестнадцать с половиной лет. Она заканчивала школу и собиралась поступать в институт. Удивительное время, когда перед тобой вся жизнь, а позади только детство. Взрослые люди сказали бы «целое детство» или даже «всё детство» и никогда не «только детство». Но в шестнадцать лет, пусть даже и с половиной, никто не думает такими категориями. Для шестнадцатилетних детство, словно старая кожа для змеи, ненужное и мешающее жить прошлое. Его, как эту самую кожу, они торопятся сбросить и тут же забыть о нём. Просто они ещё ничего не знают, эти шестнадцатилетние. И Агата тоже не знала.

Ей нужно было поступать в институт, а она могла думать только об одном: вот приедет на дачу, а там — он. И он увидит, наконец, что она выросла, что она уже девушка и, может быть, посмотрит на неё не как на славную маленькую соседку.

Это была невероятная весна: весна-предвкушение, весна-ожидание, весна-надежда. В общем, такая весна, которая случается хоть раз в жизни, наверное, у каждого. И погода соответствовала: прозрачный весенний воздух днём прогревался, а к вечеру остывал, клубился туманами, придавая звукам и запахам весны пронзительную эфемерность и призрачность.

В первое воскресенье мая папа вернулся с дачи, куда ездил для того, чтобы проветрить после зимы дом и отвезти вещи. В следующие выходные они собирались поехать туда уже всей семьёй. Открывать сезон, как это называлось у них.

Был тихий вечер начала мая. Уходящее за все семь высоток солнце лилось в окно их кухни на семнадцатом этаже. Папа и мама сидели за столом, а Агата мыла посуду после ужина. Новостей у папы было много. За зиму с их дачными соседями чего только не произошло. Папа рассказывал и рассказывал. Агата с мамой слушали и слушали. А потом папа между делом сообщил:

— А наш сосед женился.

И Агата почему-то сразу поняла, что это про Никиту. Хотя соседями они называли всех, кто жил на их улице. В книгах про такие случаи пишут «свет померк» или «как громом поразило». Ничего такого не было. Агата не упала в обморок, не уронила тарелку, не зарыдала в голос. Она не могла себе этого позволить: рядом были родители, которые ничего не знали о её чувствах и с которыми они никогда не были близки настолько, чтобы Агата могла рассказать им об этом. Поэтому, пока мама удивлённо ахала и говорила о том, что Никиту и его жену нужно будет обязательно поздравить, Агата домыла посуду и молча вышла.

Жить ей не хотелось настолько, что даже плакать она не могла, а могла только взять на поводок свою собаку и пойти с ней гулять. Гуляли они в тот вечер, наверно, часа два. Огромная её южнорусская овчарка Веста, которую нельзя было спускать с поводка, потому что она дралась смертным боем с любой мало-мальски подходящей по размеру собакой, таскала её на поводке по всему району, а Агата вопреки обыкновению покорно моталась следом. Сил у неё не было ни на что.

Зато впереди было ещё испытание.

У школы, в которой она училась, был договор с институтом о предварительных экзаменах. Поэтому через несколько дней их одиннадцатый класс писал вступительное сочинение в институт. Это была прекрасная, редкая возможность — поступить в высшее учебное заведение, ещё не окончив среднее. Но Агата, которая всегда хорошо училась, не поступила. Первый же экзамен завалила, получив невероятные пять баллов из десяти возможных. Как это случилось, не понял никто. Её учительница русского языка и литературы, узнав результаты, онемела: сочинения Агата всегда писала прекрасно. Все её одноклассники тоже были поражены. Родители расстроились неимоверно. Сама же Агата не удивилась совсем.

Никита женился.

И. Её. Больше. Ничего. Не. Интересовало.

Совсем. Точка.

Время было странное. Невероятное. Как закрутилось всё в восемьдесят девятом, когда Никита закончил школу, так и шло, только набирая скорость.

В институт он поступил неожиданно легко. Даже сам удивился. Нет, учился он хорошо, а в последний год родители смогли и репетиторов по физике, алгебре и геометрии ему нанять. Но всё равно он волновался. Сам себя и маму уговаривал тем, что его обожаемый дедушка только и закончил, что семилетку ещё до войны. И был при этом прекрасным специалистом, уважаемым человеком. Его даже на фронт не взяли, хотя он неоднократно ходил в военкомат. Но его так ценили, что бронь не сняли, несмотря на просьбы и горячее желание стать красноармейцем.