Жирафы - Лана Лоза

жевал землю и уже начинал дремать, когда неожиданно его подруга спросила серебристым приятным голоском:

— Что это?

И смело указала на большую мигающую звезду в небе. В небе. Он посмотрел на нее и выплюнул землю.

Он так и не ответил ей.

А наутро не пошёл смотреть, что оставили, в итоге, собаки. Он потом встретил одну из них. Вместо слюны с её левого клыка свисала вязкая сопля крови. Он отвернулся и продолжил вгрызаться в тёплую чёрную землю, тщательно разжевывая кусочки редкого асфальта.

В такие моменты он становился чем-то похожим на кота. Это был червь, похожий на кота.

Тополиные вёсны

Как обычно это бывает каждой весной во дворах — оживали древние высокие тополя, окружённые старыми выцветшими хрущёвками.

Сначала просто припухали в некоторых местах веточки, затем появлялись маленькие несмелые почки. И вот уже из почек рождались светло-зелёные тончайшие листья и серёжки, чтобы к июню превратиться в грузную томную шевелюру и поседеть мягким и вездесущим надоедливым пухом.

Жёлтое солнце по утрам всё сильнее пригревало трапеции шиферных крыш. Отощавшие за зиму вороны важно расправляли серо-угольные перья и радостно блестели чёрными бусинами мудрых глаз — мол, пережили зиму, имеем право на счастливое и сытное лето.

Разноцветные спинки уличных котов то там, то сям проскальзывали меж водосточных труб, люков канализаций, кустов и решёток подвалов. Кошки ловили всё более разнообразные по сравнению с зимой завтраки своим котятам, коты деловито метили территорию или внимательно следили за худющими молодыми кисами, опровергая этими взглядами сразу все легенды о наибольшей силе кошачьего марта.

Какие-то первые маленькие жуки и мошки ползали по земле под появляющимися травинками, летали вокруг набухших распускающихся почек, важно жужжали, пикировали на мусор или утренние росинки и уносились прочь.

— Я не умер? — новым весенним утром спросил он, просыпаясь на старом полосатом диване и откидывая на пол потёртый катышковый плед.

— Нет, не умер, — ответил его друг, с которым он делил старенькую однокомнатную квартиру в одной из таких вот древних высохших хрущёвок, на углу дома, на первом этаже, с окнами во двор и приторным запахом подвала на кухне.

— Чёрт, — помотал головой тот.

— Олег, что ты такое говоришь — слава Богу, что ты не умер.

— Ладно, Дождь, перестань, сам знаешь, всем было бы проще, если бы я сегодня не проснулся, — он надел стоптанные клетчатые тапки и пошёл на кухню — ставить чайник, чтобы потом заварить крепкий чёрный кофе.

Дождь помотал головой, тоже встал с постели, открыл окно, чтобы проветрить комнату, погладил тут же подскочившего на запах свежести и утра коричневого кота и пошёл бриться.

Каждый день, вот уже семнадцать лет подряд, Олег просыпался с одним и тем же вопросом на устах: «Я не умер?». И каждое Божье утро его друг отвечал отрицанием. Случалось, что сразу после этого Олег долго плакал. Случалось — шёл варить чёрный кофе (как сегодня). А бывало — просто молчал и задумчиво раскуривал пахучую крепкую сигарету.

Он привык к поведению друга: после того несчастного случая Олег каждый вечер ложился с надеждой, что хотя бы этой ночью смерть придет за ним. Его не пугал ни длинный чёрный саван, ни острая серебряная коса, ни то, что могло скрываться под капюшоном одеяния. Не страшил его также ни ад со взъерошенными безумными чертями, дьяволом о трёх головах и вечными кострищами, ни тёмно-синие, едва отличимые от самой ночи, вёрткие бесы, сбежавшие когда-то давным-давно из преисподней и бродящие с тех пор по земле в поисках свежевылетевших душ, чтобы полакомиться ими на ужин. В общем, Дождь перебрал уже все народные сказки и сочинил в два раза больше новых, но Олег упорно ничего не боялся и продолжал по ночам ждать одну единственную гордую гостью, которая никак не принимала приглашения.

После утреннего кофе друзья, как обычно, шли гулять во двор. Прежде всего, они гладили по худым спинкам всех встречающихся на пути местных котов. Пушистые зверьки радостно урчали в ответ на человеческую ласку и убегали куда-то дальше по своим делам.

Потом друзья подолгу сидели на лавочке у подъезда, встречались с соседями и обсуждали с ними все волнующие их дела. В основном, это бывали сплетни про других таких же соседей: Валерка вчера опять пьяный пришёл домой с работы; у Насти сына снова побили и забрали в дурдом; бездомный Мишка, как обычно, ночевал на лавке первого подъезда, положив заместо подушки надранные где-то две копны свежей травы (натопчет ведь в клумбе так, что новая не вырастет!); кошка у Гали окотилась — родила трех красивых котят, да.

Друзья кивали и соглашались или сочувственно мотали головами, не спеша курили в теплеющее весеннее небо и слушали щебет радостных порхающих птиц.

Постепенно влажный и уже почти даже жаркий день сменялся прохладным сиреневым вечером. Дождь всегда замерзал первым и предлагал Олегу идти домой.

— Да, холодает. Сейчас докурю и приду, отпирай пока, — как обычно говорил тот и вскоре тоже поднимался по ступенькам подъезда на сырой первый этаж, запирал за собой дверь и шёл включать телевизор.

Или готовить ужин.

Или проверять наличие горячей воды, если утром она не шла совсем или была ржавая.

Или кормить коричневого кота.

Или просто сидел и курил, наблюдая в окно за тем, как расходятся по квартирам соседи, и то там, то здесь, один за другим, зажигаются в их тёмных окнах красивые золотые огоньки.

Дождь в это время занимался одним из вышеперечисленных дел. Только, в отличие от Олега, он ещё начинал бояться полуночи. Последние семнадцать лет Дождь боялся полуночи так, как будто сам верил во все свои сказки про чертей и бесов, и смерть, и дьявола о трёх головах.

Страшнее всего ему становилось, когда он выключал в квартире свет, и они оба ложились спать на скрипящие и похожие как братья-близнецы полосатые диваны.

Потому что Олег постоянно что-то шептал перед сном. А Дождь, как назло, точно знал, что его друг призывает смерть пожаловать хотя бы этой ночью. Просит чёрную костлявую нечисть прийти за ним, чтобы больше не просыпаться каждым новым утром, потому что он уже был не в силах видеть ни эту новую весну, ни этот просыпающийся от зимней спячки красивый мир.

Потому что Олегу уже больше не на что было надеяться: у Олега никогда больше не могло быть планов на будущее (как у вечно болтливых соседей), семьи и детей (какие были даже у кошек, которые по утрам торопились принести котятам свежий завтрак), перспектив (которые