Зинаида Серебрякова - Алла Александровна Русакова

мемуаров «Мои воспоминания», бесценных для понимания всей сложности событий и явлений конца XIX — начала XX века.

И несмотря на то, что в своих мемуарах А. Бенуа с большой осмотрительностью оценивает свою роль в художественном становлении Зинаиды Серебряковой, его значение в ее жизни — человека и живописца — огромно, к чему придется не раз возвращаться. Позволю себе привести отрывки из мемуаров Бенуа, посвященных его младшей племяннице. Рассказывая о своей сестре Екатерине Николаевне, ее муже, крупном скульпторе Евгении Александровиче Лансере, двух старших их сыновьях — и братьях Зинаиды Евгеньевны — Евгении Евгеньевиче, виднейшем живописце и графике, Николае Евгеньевиче, талантливом архитекторе, Бенуа пишет: «Но не только этими двумя членами семьи Лансере обогатилось русское искусство (Бенуа имеет в виду искусство уже XX века; несколькими страницами ранее он с огромным уважением говорит о таланте их отца Е. А. Лансере, творчество которого целиком принадлежит XIX веку. — А. Р.): младшая из дочерей Кати — Зина оказалась обладательницей совершенно исключительного дара. Однако ее я уже не имею права считать своей ученицей. Прибыв к нам в младенческом возрасте (двух лет), она росла с сестрами, как-то „вдали от моего кабинета“, где происходили наши собеседования и всякие наши затеи с Женей, с Колей (Лансере. — А. Р.) и с моими друзьями.

Росла Зина к тому же болезненным и довольно нелюдимым ребенком, в чем она напоминала отца и вовсе не напоминала матери, ни братьев и сестер, которые все отличались веселым и общительным нравом. И все же несомненно, что Зина была взращена той атмосферой, которая вообще царила в нашем доме и настоящими творцами которой были наши родители — ее дед и ее бабушка. Впрочем, отголоски того, что происходило или что „назревало“ у дяди Шуры в кабинете и куда она изредка заглядывала, должны были доходить и до нее, будить ее любопытство.

Во всяком случае, когда двадцать лет спустя описываемого времени Зинаида Серебрякова неожиданно для всех предстала уже готовой художницей, она оказалась „одного с нами лагеря, одних направлений и вкуса“, и ее причисление к группе „Мир искусства“ произошло само собой. Нам же, художникам „Мира искусства“, было лестно получить в свои ряды еще один и столь пленительный талант»[4].

Влияние атмосферы семьи, почти все члены которой жили искусством или в его «классической», академической «девятнадцативековой» ипостаси (Николай Леонтьевич и отчасти старшие дяди Серебряковой), или, как младшие (Александр Бенуа, Евгений Лансере и их соратники), стремлением обновить русское художество в духе неореализма с элементами новых стилевых образований (но об этом далее), — это очень характерное влияние среды на будущего живописца совершенно несомненно и определяюще. Но не менее значительна унаследованная и от отца — скульптора Евгения Александровича Лансере — подлинная исключительная одаренность, помноженная на необыкновенную целеустремленность и настойчивость в творчестве. И, однако, если уж говорить в данном случае о наследственности, то нельзя не согласиться с А. Бенуа, что некоторые черты характера отца Зинаиды Евгеньевны — элементы его мизантропии, мрачности (следствие болезни — туберкулеза, от которого он так безвременно скончался) — преобразовались у Серебряковой в неуверенность в себе, застенчивость и известную меланхоличность, неожиданные для всех, знакомых с ее живописью. Эти качества, вступавшие, на первый взгляд, в непонятное противоречие с поистине радостным ее творчеством, не могли не обостриться в трагические для нее революционные и послереволюционные годы, когда была нарушена вся прежняя налаженная жизнь, она потеряла любимого мужа, осталась одна с четырьмя детьми и пожилой матерью, а затем наступила разлука с родиной. Но об этом — в свое время. Пока же необходимо обратиться к детству, отрочеству и юности Серебряковой, к первым годам формирования будущего прекрасного живописца.

23 марта 1886 года в своем имении Нескучное, что в Курской губернии, в 30-ти верстах от Харькова, скончался отец Зины Лансере (будущей Зинаиды Евгеньевны Серебряковой) Евгений Александрович. Матери Зины — Екатерине Николаевне было только 36 лет, когда она осталась вдовой с шестью детьми, из которых старшим был десятилетний Женя. Это печальное событие, потрясшее глубоко любившую мужа и преданную ему Екатерину Николаевну, перевернуло всю жизнь ее и детей. Через полгода она на время покинула любимое ею Нескучное и переехала с двумя сыновьями и четырьмя дочерьми к своим родителям — Николаю Леонтьевичу и Камилле Альбертовне Бенуа — в их петербургский дом на Никольской улице (ныне улица Глинки). Об этом «доме Бенуа», в котором провела свои детские и отроческие годы Зина Лансере (или Зика, как ее называли в семье), впитав его своеобразный, полный художественных и культурных впечатлений дух, подробно пишет в своих воспоминаниях в главе «Родительский дом» Александр Николаевич Бенуа[5].

Не пересказывая его блестящий и проникновенный текст, хочу все же остановиться на некоторых моментах, сыгравших во многом определяющую роль в формировании Серебряковой — человека и живописца, навсегда оставшихся в ее душе и памяти и во многом повлиявших на ее взгляды и воззрения на искусство. Я не буду повторяться, описывая семью Бенуа, то есть тех ее членов, которых застала маленькая Зина. Скажу только, что она была окружена нежной любовью и заботой не только матери, но и бабушки (скончавшейся, когда Зине исполнилось шесть лет), и деда — Николая Леонтьевича, уделявшего своим внукам большое внимание. Неизгладимое впечатление на девочку производила вся обстановка дома, начиная от прекрасной мебели XVIII века (правда, в ряде комнат смешанной с более поздней, «девятнадцативековой») и кончая, что особенно важно, первоклассными образцами живописи — от ранней копии Иорданса («Король пьет») и сепий Гварди до первоклассных семейных портретов работы известных французских и русских мастеров, великолепных гравюр, акварелей и скульптур. Особенное значение для будущей художницы имело то, что в этом благоустроенном, дышащем любовью и особым уютом доме все рисовали. Я уже не говорю о работах (в том числе о рисунках и акварелях) деда и «дяди Берты» (Альберта Николаевича Бенуа), особенно любившего Зину и внимательно к ней относившегося, о портретных работах ее матери Екатерины Николаевны, в юности ученицы П. П. Чистякова, о настоящей «жизни в искусстве» дяди Шуры и его друзей, будущих мирискусников, но когда ей было восемь лет, старший брат — семнадцатилетний Женя поступает в Школу Общества поощрения художеств, где в 1890-е годы учится у Я. Ф. Ционглинского (а дома много работает самостоятельно, часто с Л. С. Бакстом). Чуть позднее ее второй брат, Николай, принят на архитектурное отделение Академии художеств. К этому надо прибавить постоянные посещения Эрмитажа, особенно желанные, более того, ставшие жизненно необходимыми Зине, у которой очень рано проявляются явные большие способности, а главное, страстная тяга к рисованию.