Коварные алмазы Екатерины Великой - Елена Арсеньева

Проводница сообщила о наличии свободного места начальнику поезда, и тот решил осчастливить мужчину, который ворвался за несколько минут до отправления и принялся умолять начальника найти ему какую-нибудь полку.

Что ж, и это не редкость, особенно накануне понедельников. Начальники поездов пускают пассажиров даже на места 37 и 38, которые официально значатся местами отдыха проводников. Как оформляются в этом случае проездные документы, знает всякий, кто хоть раз попадал в такую ситуацию. Вот и сейчас начальник поезда, выписывая квитанцию, проставил только фамилию и инициалы пассажира: А. В. Ил…, но и фамилию почему-то не дописал и забыл о номере паспорта.

Оплошность, конечно, непростительная, необъяснимая, но ведь и на старуху бывает проруха. Хотя этот А. В. Ил… мог оказаться не причастен к внезапной смерти Константинова. Конечно, он не мог не заметить, что сосед слишком долго спит на своей четырнадцатой полке. Но мог и не заметить. Проводница вспомнила, что А. В. Ил… тоже заспался: она дважды входила в темное купе и громогласно напоминала, что через несколько минут Москва, а пассажиры все никак не вставали (старинная страшилка насчет скорого закрытия туалетов больше не действует, вагоны фирменных поездов снабжены теперь биотуалетами, которыми можно пользоваться когда и где угодно). Наконец А. В. Ил… сорвался с полки, приподнял штору, суматошно вгляделся в проплывающие за окном московские улицы, напялил джинсы и свитер, накинул куртку, нахлобучил шапку, выхватил из кармана отчаянно звонивший мобильник, схватил сумку, уронил, из нее выпали какие-то вещи, он принялся их собирать и ронял снова и снова. Проводница видела, как он ползает на коленках по полу, но в купе больше не входила: во-первых, чтобы ему не мешать, во-вторых, у нее и мысли не было, что второй пассажир еще не проснулся. Тем паче, что он вообще никогда больше не проснется.

Но вот А. В. Ил… вылетел в коридор, чуть не первым оказался у дверей тамбура, которые проводница уже открывала (надвигался Курский вокзал). Она успела заметить, как он нелепо выглядит в этой криво надетой куртке, с непричесанными волосами. Ну да, он ведь даже не умылся, небось и биотуалет не успел посетить – то-то кубарем скатился со ступенек, то-то чесанул по платформе, едва только поезд остановился, даже не буркнул «спасибодосвида», наверняка торопился в вокзальный туалет! Да, он же при этом еще по телефону умудрялся разгова– ривать!

Проводница немедленно забыла об А. В. Ил…, но не навсегда, а конкретно до того момента, как ее начали допрашивать на предмет обнаружения на четырнадцатом месте четвертого купе шестого вагона фирменного скорого поезда «Нижегородец» внезапно скончавшегося пассажира. Его билет так и лежал на столике в купе, и это значительно облегчило процедуру установления личности покой– ного.

Личности же попутчиков Константинова стали особенно интересны следствию после того, как на вскрытии выяснилось, что смерть наступила от инсулиновой комы.

Не думая, что делает, повинуясь невольному порыву, Фанни метнулась вперед, схватила парня за бедра и сильно рванула на себя – так сильно, что едва не завалилась вместе с ним на спину. И тотчас разжала руки, потому что схватила она его очень неудачно (а может, и удачно, это как посмотреть) – за самое что ни на есть неприличное место.

Нечаянно, конечно.

Но он, кажется, так не думал. Ему удалось сохранить равновесие, отпрянуть и обернуться с выражением такого яростного негодования, что Фанни вскинула руки, защищаясь (ну да, судя по его виду, он готов был дать ей пощечину, решил, конечно, что она какая-то маньячка, которая посягнула на его честь, а может, и девственность), и выпалила:

– Извините, но я испугалась, что вы упадете прямо в реку.

И у нее пересохло в горле от этих слов, которые когда-то сказал ей Лоран.

Фанни ничуть не удивилась бы, если бы этот молодой придурок буквально повторил ее ответ, потому что в жизни гораздо больше невероятных совпадений, чем нам кажется. Однако он не стал рассуждать о каменном выступе, с которого можно скатиться лишь при желании, а поддернул джинсы и буркнул:

– А вам-то что?

По-французски он говорил плохо, с сильным акцентом. Смотрел на Фанни люто, недоверчиво, словно боялся, что незнакомая баба вот-вот кинется его лапать.

Идиот, нужен он ей. Ей нужен совсем другой!

– Вы правы, – согласилась Фанни, – мне до вас нет никакого дела. Поэтому я бегу дальше, а вы продолжайте начатое.

И она развернулась было и даже сделала первый шаг, когда он тихо сказал:

– Зачем, зачем вы мне помешали? Думаете, мне легко было решиться прийти сюда? Думаете, это легко – решиться умереть?

У него прервался голос, он нервно вздохнул, провел рукой по глазам и укоризненно уставился на Фанни.

И ей стало так стыдно за эту удавшуюся попытку спасения человеческой жизни, как не было стыдно никогда.

Не стоит, голубушка, так огорчаться. Совсем скоро вы станете соучастницей убийства этого человека – и таким образом исправите ошибку, которую только что совершили. Кстати сказать, никакого самоубийства этот молодой человек не замышлял. Но вы, к своему счастью, об этом никогда не узнаете.

Фанни словно бы пригвоздило к земле. Она стояла столбом и разглядывала этого мальчишку с мокрыми ресницами.

Да, совсем мальчишка, лет двадцать пять, от силы двадцать шесть. Шестнадцатилетние девчонки считают этот возраст весьма солидным, но женщины, как принято выражаться, взрослые (некоторые хамы называют их пожилыми) заслуженно полагают таких парней желторотыми юнцами. У некоторых при виде таких юнцов пробуждается материнский инстинкт. У других оживают инстинкты прямо противоположного свойства, и до добра это не доводит…

Честно говоря, Фанни не знала, к какому типу женщин принадлежит, потому что мужчины младше тридцати пяти раньше не вызывали у нее ни малейшего интереса. Они существовали где-то вне ее мира. Она их, строго говоря, не замечала, даже когда вынужденно общалась, обслуживая в бистро, или здороваясь на лестнице, или сталкиваясь на улице. Дети – фиксировала она безотчетно. Детей она не слишком любила и не обращала на них внимания. Не обратила бы и на этого ребенка, попадись он ей часом позже и в другом месте. Но он стоял в половине седьмого на Пон-Неф.

«Красивый мальчик», – подумала Фанни.

И что с того?

Красивых мальчиков в Париже много, очень много (между нами говоря, значительно больше, чем красивых девочек), просто глаза разбегаются. Беленьких, черненьких, всякеньких. Встречаются и вот такого горячего, не то чуточку испанского, не то малость итальянского, а может, и самую капельку арабского типа. Особенно много их в Тулузе и Марселе, но и в Париже хватает. Эти красавцы, достойные кисти, условно говоря, Веласкеса, бродят по улицам, сверкают потрясающими глазищами, поражают совершенством смугловатых лиц и искательно улыбаются, заглядывая в глаза встречных женщин (мужчин, нужное подчеркнуть).