История великих коллекций. Пегги Гуггенхейм - Елена Мищенко

Флоретт, мать Пегги, унаследовала многие семейные черты: скупость, прижимистость, недоверие ко всему новому, необычному. В числе ее собственных эксцентричных привычек была некая, весьма раздражающая окружающих, манера повторять все сказанное трижды. Так, например, зайдя в модный магазин, она говорила: «Я хочу купить это платье, платье, платье». Продавщица ей приносила три платья. Эта привычка настолько в ней укоренилась, что часто она надевала три пары часов. Бен не скрывал своей неприязни к ней, а она, чувствуя, что у него есть увлечения на стороне, часто устраивала сцены ревности.

Вот таков был мир, в котором Пегги появилась на свет – равнодушный, фальшивый, в котором на пьедестал был водружен лишь один символ – Его Величество Доллар.

Она родилась 26 августа 1898 года в доме Гуггенхеймов. Ее назвали Маргарэт – что было довольно странно, так как это имя не было связано ни с семейными, ни с еврейскими традициями.

Пегги, как ее вскоре будут называть, получила первые подарки: пятьсот долларов от дедушки Селигмана, бриллиантовые пуговицы и браслет от его жены. Каждый из членов клана Гуггенхеймов одарил новорожденную, многие из этих подарков сохранились у Пегги до конца ее жизни.

Спустя год после ее рождения Бен купил «подобающий» его положению дом, и семья переехала из роскошного, но пыльного и старомодного отеля Majestic в собственный дом.

Бен тогда еще не рассорился с братьями, они помогли ему финансово, и Бен поселил семью на 15 East 72 Street возле Central Park. Место было выбрано не случайно – его соседями были Рокфеллеры, Дюки, вдова президента Гранта и другие нью-йоркские знаменитости. Приобретя дом, построенный в стиле особняков XIX столетия, Бен полностью его перестроил.

Дом был огромным, импозантным, включал в себя все, что было необходимо для того, чтобы произвести впечатление богатства его обитателей. Внутри были большие и малые гостиные, украшенные гобеленами и картинами стены, и, конечно же, библиотека с камином, в которую редко заходили.

Высокие, от пола до потолка окна, были украшены тяжелыми драпировками, все было выдержано в стиле Louis XY.

Пегги, впрочем, так же как и две ее сестры, не была счастлива в этом огромном доме с окнами, вечно задрапированными тяжелыми портьерами. Флоретт воспитывала своих дочерей, следуя правилам, принятым в ее кругу. Жизнь Бениты, Пегги, а позднее и Хэйзел, была строго расписана. Они общались в основном лишь друг с другом. Школьных друзей приглашать в дом не разрешалось. Гувернантки и домашние воспитатели докучали соблюдением строгих правил, в которые Флоретт свято верила. Бенджамин детей видел редко, полностью переложив ведение домашнего хозяйства и воспитание детей на Флоретт. Бабушки с обеих сторон – Гуггенхеймов и Селигманов – были очень строгими, Пегги должна была неукоснительно соблюдать все семейные правила и ритуалы.

Каждое лето семья отправлялась в Европу. Там Пегги открыла для себя совершенно иной мир – мир красоты, музеев, живописи. Она могла часами ходить по музейным залам, отставая от всех, стоя в задумчивости перед картинами старинных мастеров. Это было для нее настоящим потрясением. «Настанет день, когда у меня будет свой музей», – мечтала Пегги. Она решила брать уроки живописи, чтобы хоть немного приблизиться к миру, в котором ей было так интересно.

К 1919 году Пегги исполнился 21 год – день, который она ожидала с нетерпением. Теперь она могла получить причитающуюся ей сумму наследства, могла распоряжаться своей жизнью, самостоятельно путешествовать. Пегги расправила крылья. Флоретт мечтала о достойной партии для средней дочери, она была недовольна выбором Бениты. Ее старшая дочь вышла замуж все в том же 1919 году за американского летчика Эдварда Мейера. Флоретт считала, что он неподходящая партия для Бениты Гуггенхейм. Но молодые люди любили друг друга, и лишь невозможность иметь детей омрачала их союз. Бенита умерла в 1927 году после очередной неудачной попытки иметь ребенка.

Пегги в детстве и ранней юности была довольно хорошенькой. Но по мере взросления она, в отличие от сестер, утратила деликатность черт. Пегги унаследовала огромный нос Гуггенхеймов, что ее приводило в отчаяние.

В 20-х годах прошлого столетия пластическая хирургия находилась лишь на начальной стадии развития. Операции по коррекции внешности были редкостью, однако Пегги с помощью друзей разыскала хирурга, который согласился сделать ей пластическую операцию.

К сожалению, результат и обещания разительно отличались. Операция проводилась под местным наркозом, это не избавило Пегги от сильной боли, и она попросила прекратить операцию задолго до ее фактического завершения.

Пегги была страшно огорчена результатом, и это чувство сопутствовало ей всю жизнь. Она избегала фотографироваться в профиль, ненавидела свой нос, по-настоящему страдала. Люди, окружающие Пегги, не были особенно деликатны в высказывании своих впечатлений и часто давали ей обидные прозвища, смеясь над ее носом, сравнивая его то с картофелем, то с баклажаном.

Дело усугублялось еще тем, что Пегги любила выпить, и нос, в зависимости от количества выпитого, приобретал различные оттенки – от красного до лилового, на нем проступали прожилки, – в целом, это было малопривлекательное зрелище.

Пегги все еще жила дома, но в своих мыслях и желаниях она находилась весьма далеко, она чувствовала, что вскоре покинет Штаты, отправится туда, откуда ее предки начинали свой путь – в Европу.

«Двадцатые ревущие годы», как их называли в Америке, были периодом становления нового послевоенного поколения. Недавняя революция в России, война, в которой американцы принимали участие, расшатали прежние моральные устои, низвергли идеалы. Сама Америка тогда, в 20-е годы, была молодой страной – ей было всего 140 лет от роду.

Все начиналось заново, отвергалось старое, женщины спешили громко заявить о своей самостоятельности, избирая для этого подчас нелепые формы протеста. Начиналось с внешних проявлений – юбки сразу стали короче, макияж – вызывающим, женщины начали открыто курить, посещать злачные заведения.

Нью-йоркский Гринвич-виллидж стал прибежищем художников, актеров, поэтов – всех тех, кто причислял себя к артистической богеме. Их привлекал низкая арендная плата, удаленность от центральных магистралей. Молодые люди жили коммунами, нравы были свободными. Приехав туда, можно было увидеть молодых женщин и мужчин, которые разукрашивали яркими красками лица, тела, женщины красили губы черной помадой, волосы – яркой зеленой, синей, фиолетовой красками.

Эпохи сменялись удивительно быстро. Пегги и ее ровесники родились в викторианскую эпоху, к 20-м годам они уже были представителями поколения джаза. Затем, с легкой руки Гертруды Стайн, их стали называть «потерянным поколением». Они стремились вырваться из окружающего их узкого мирка с задернутыми шторами, стремились туда, где звенит Вечный Праздник – в Париж!

Пегги несколько раз была в Париже. Но это было в детстве, под присмотром гувернанток, а сейчас, когда она стала самостоятельной молодой дамой, все приобрело иной оттенок. Она приехала в Париж весьма состоятельной особой – Флоретт определила ей годовое содержание в размере 22 тысяч долларов. Это была солидная сумма денег. В то время курс доллара по отношению к франку был весьма выгодным: один доллар стоил двадцать франков. За пять долларов в день можно было жить безбедно в хорошем отеле. Эта цена включала также обильный завтрак и транспортные расходы.