Волшебная карта - Андреас Зуханек

– Я испытал эмоциональное потрясение, – повторил Лукас слова, которые часто слышал от матери, когда она чем-то была недовольна.

Директор хохотнул, и, так как он всё ещё держал в руке чашку, на папки упали брызги кофе. Он быстро поставил чашку на блюдце и вытер брызги носовым платком.

– Но ты должен понимать, что у господина Комбита тоже «эмоциональное потрясение». В конце концов, он приложил немало усилий, чтобы подготовить урок. И, насколько мне известно, он в начале урока ясно дал понять, что в Интернет заходить нельзя.

Да, Лукас припоминает, что что-то такое говорили. Интернетом можно пользоваться только тогда, когда господин Комбит захочет вместе с классом просмотреть какой-то сайт.

– Так и есть, – признал он.

– Я обговорил это с твоим отцом, и, полагаю, он выскажет своё мнение на этот счёт сегодня дома. – Директор придал своему взгляду умеренную долю строгости.

Хороший приём, но к этому времени страх Лукаса уже прошёл. Директор Арнольд может казаться строгим, но при этом в его глазах сверкают симпатичные искорки.

– Как ты думаешь, как должно выглядеть твоё наказание?

Лукас предвидел этот вопрос. Теперь главное – найти компромисс. Если его ответ будет слишком мягким, то господин Арнольд предпишет ему что-то другое. Конечно, слишком суровое тоже неприемлемо.

– Сочинение, – предложил он, – об… опасностях Интернета? – В старой школе он уже такое писал, надо лишь распечатать и сдать. – На завтра.

– Отличная идея, – директор Арнольд кивнул, – если не считать того, что в твоих документах перечислены все темы, на которые ты в старой школе уже что-то готовил.

Он недооценил директора. И своего отца, который наверняка охотно всё сообщил.

– Хм.

– Из этого красноречивого ответа я делаю вывод, что ты понял проблему. – Директор улыбнулся, но в этот раз морщинки возле глаз не появились.

Лукас решил позже поискать в словаре, что значит «красноречивый».

Господин Арнольд молча ждал, что оказалось крайне неприятной тактикой. Щёки Лукаса горели. Почему в кабинете стало так жарко?

– Театральный кружок, – сказал тогда директор.

Должно быть, это шутка.

– Но я не умею играть в театре, – быстро сказал Лукас.

– Вот там и научишься.

– Но это невозможно.

– Почему?

– Мне это не нравится. – Какая ужасная идея! Да ещё и Элла тоже туда ходит. Она будет постоянно донимать его и сверлить своим взглядом.

– Нам всем иногда приходится делать в жизни то, что не нравится. Тебе не нравятся какие-то предметы, но ты учишь их, потому что они могут пригодиться в будущем.

Проклятье! Опять эти разговоры о том, что может пригодиться в будущем. Это может длиться бесконечно, да ещё и возразить ничего нельзя.

И действительно, последовала длинная тирада.

У директора Арнольда явно был богатый опыт. Его фразы казались заученными, словно он произносил их уже в сотый раз.

– …к примеру, математика, – подошёл к концу директор спустя пятнадцать минут. – Как бы то ни было, она важна.

– Хм. – Лукас боялся снова дать повод придраться.

– Значит, договорились? – спросил, наконец, директор.

И что Лукасу следовало ответить?

– Конечно. Я рад.

– Чуть больше воодушевления – и скоро мы увидим великолепный спектакль с тобой в главной роли.

От этого воодушевления у Лукаса стало ещё меньше. Возможно, худшего удастся избежать, если показать себя так плохо, что ему не дадут никакой роли. Разве что он мог бы стоять в углу, изображая дерево.

Директор, который всё это время его пристально рассматривал, добавил:

– Не стоит также забывать об оценках. В кружке их тоже ставят.

Он что, мысли читает? Лицо Лукаса, наверное, выдавало ужас.

– Я тоже был когда-то молод. А теперь можешь идти. – Директор уже повернулся к следующей папке.

За дверью Лукас сделал глубокий вдох и выдох. Он должен играть в театре! Как до такого могло дойти?

Он сердито толкнул вращающуюся дверь и вышел из школы под затянутое тучами небо. В тот же миг появились первые капли дождя.

– Какое совпадение! – раздался голос Эллы. – Ты тоже ещё здесь. – Послышался щелчок раскрывающегося зонтика. – По дороге домой можем продолжить наш разговор. Хочешь под зонтик?

Лукас молча натянул капюшон своей толстовки и поплёлся под дождём. Элла последовала за ним.

Наконец-то!

Неделя подошла к концу, а с ней и мучения Лукаса. Случай с мессенджером привёл к тому, что ему запретили пользоваться Интернетом. Вдобавок отцу вдруг очень захотелось сделать из Лукаса математического гения. Они часами просиживали вместе в гостиной за каким-нибудь сложным домашним заданием с безжалостными дополнительными упражнениями. Из-за этого по вечерам Лукас валился с ног от усталости. Вернувшись в свою комнату, он тут же падал на кровать и засыпал. Лукас чувствовал себя как в тюрьме с двумя недремлющими надзирателями.

Но, к счастью, в конце недели пытка завершилась. Так как в субботу уроков нет, мать не будет больше его контролировать, а отец уже и так успел отказаться от затеи сделать из него гения.

– Теперь каждый из нас возвращается к своему внутреннему равновесию, – объявила мама Лукаса вечером. – Наш сын осознал свои ошибки, поэтому их можно простить и забыть.

– И больше не повторять, – подчеркнул отец, выразительно на него посмотрев.

Лукас угрюмо кивнул. Быть сыном учителя очень невыгодно. Как и иметь маленькую сестрёнку, в чём он за неделю успел убедиться снова. Сестрёнка-монстр, пробегая мимо него, каждый раз кричала:

– Интернета больше нет и никогда не будет!

Наконец ужин закончился. Лукас помчался в свою комнату и захлопнул за собой дверь.

– В этом доме нельзя хлопать дверью, – прокричал отец.

Лукас на всякий случай запер дверь на задвижку, приделанную с внутренней стороны. За окном темнело, и по стеклу настойчиво барабанили капли. В Винтерштайне постоянно шёл дождь и бушевал ветер.

Лукас натянул кроссовки, схватил рюкзак и потянул книгу на стеллаже, запускавшую потайной механизм. Стеллаж бесшумно скользнул в сторону. Когда он поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, его встретил приятный тёплый свет.

В кабинете всё было так, как во время его последнего визита. На полках стояли горшочки с порошками и бутылочки с жидкостями, на столе лежали раскрытые книги, а маятник напольных часов покачивался из стороны в сторону.