Рождественское обещание - Мэри Бэлоу

– До свидания, сэр, – произнес граф и кивком велел лакею открыть перед гостем входную дверь. Сам же повернулся и, не дожидаясь его ухода, стал подниматься по лестнице.

Он чувствовал себя как осужденный на смерть, восходящий на эшафот.

* * *

Элинор Трэнсом не стала дочитывать письмо, которое лежало у нее на коленях. Она сидела, вытянув ноги, на кушетке у окна своей спальни, ее печальный взор был устремлен на улицу, где моросил тоскливый ноябрьский дождь, но девушка почти ничего не видела.

Уилфред отказывается от нее. Он ее не любит. Однако пишет, что она по-прежнему любима и желанна. Он повторяет, что всегда будет любить и желать ее, но жениться на ней не может.

Причина казалась вполне благородной. Он не вправе лишить ее роскоши и благополучия, к которым она привыкла, а это неизбежно случится, если она станет женой перебивающегося с хлеба на воду клерка, у которого, возможно, никогда не будет шансов разбогатеть. Он не примет помощи от ее отца, даже если бы тот предложил ее.

«У каждого человека есть гордость, Элли, – писал он. В который раз перечитывая письмо, она уже знала его наизусть. – Бывают случаи, когда гордость оказывается сильнее любви. Я сгорел бы со стыда, если бы, попросив твоей руки, потребовал бы за тобой хорошее приданое и, таким образом, оказался обязанным всем твоему отцу, сам ничего не достигнув в своей жизни».

Элинор закрыла глаза. Ох уж эта мужская гордость! Она первая написала Уилфреду, хотя и понимала, что девушке негоже первой писать молодому человеку и признаваться, что любит его, но для Элинор любовь была превыше богатства и положения. Ведь он говорил, что намерен жениться на ней, хотя и в далеком будущем. А в этом письме написал: «Я готов дать тебе свободу. Я мог бы трудиться и ждать, когда смогу заслужить тебя, Элли. Но сейчас все изменилось. Мне жаль, что такое случилось с твоим отцом. Я не ожидал, что все будет так плохо. Но твой отец сделал все, чтобы позаботиться о тебе. Лучше покориться его воле, Элли. Во всяком случае, ты будешь обеспечена всем, к чему привыкла и чего заслуживаешь. Забудь обо мне, Элли. Заставь себя поверить сердцем и разумом, что меня никогда не было в твоей жизни».

Свое письмо Уилфред, однако, заканчивал любовными излияниями и заверениями в том, что Элинор навсегда останется в его сердце.

Она понимала безнадежность своей попытки. Милый, гордый и глупый Уилфред. Она знала, что теперь ей не удастся его переубедить. Итак, она потеряла его, потому что богата, а он беден, несмотря на то что они кузены. А может, именно поэтому. Отец не одобрял ни Уилфреда, ни его отца за то, что они так и не преуспели в жизни. Он всегда был против крепнущей привязанности между нею и Уилфредом, чему способствовали частые семейные встречи, называл это детским увлечением и, взяв ее за подбородок, внушал ей, что у него есть гораздо более привлекательные планы для нее, чем брак с Уилфредом.

И вот появился граф. Элинор продолжала сидеть закрыв глаза. Склонив голову набок, она виском коснулась холодного оконного стекла. Она не знала имени этого графа и вообще ничего не слышала о нем, кроме того, что рассказывал ей отец. Тот лишь посвятил ее в свой планы, как ей заполучить графа в мужья, и ничуть не сомневался в том, что ему это удастся. А это означало, что отец добьется своего. Так всегда бывало, когда он что-либо задумывал.

Отец хочет выдать ее замуж за графа, аристократа, человека из высшего общества. Вздрогнув, она вспомнила, какие унижения ей пришлось вынести однажды летом, два года назад, когда она побывала в гостях у своей школьной подруги Памелы, дочери лорда Хатчинса. Ей было семнадцать, она только окончила школу и жадно радовалась жизни, ожидая от нее развлечений и любви. Она совершенно не понимала того, что отличается от всех гостей в доме лорда Хатчинса. До этого Элинор никогда не слышала слова «мещанка». О, как же хорошо она узнала его смысл в это лето, когда оно стало ее прозвищем в устах господ, и поняла, сколько в нем насмешки и пренебрежения! Это слово сказало ей, что она из низшего класса, класса выскочек, почти черни. Леди смотрели на нее надменно и свысока, джентльмены – с пренебрежением и не без задней мысли, что у мещаночки можно легче добиться расположения, чем у леди. По телу Элинор снова пробежала дрожь отвращения, когда она вспомнила, как реагировала на это, как давала отпор и защищала себя, скорее побуждаемая инстинктом самозащиты, чем сознательно.

Отец хочет, чтобы она стала женой графа. Беда в том, что у нее не хватит смелости воспротивиться отцу. Именно теперь. Если бы ответ Уилфреда был иным, она, возможно, настояла бы на своем. Бесспорно, она сделала бы это. Но без Уилфреда в этом не было никакого смысла. Разумеется, она ничего не сделала бы наперекор. Как могла она перечить умирающему отцу, который был для нее всем в ее жизни?

Элинор прикусила губу, но непрошеные слезы все равно навернулись на глаза. Отец торопится устроить ее судьбу, пока еще жив. Это всегда было его главной и самой важной целью, он сам сказал ей об этом несколько недель назад. Именно этот разговор побудил Элинор написать Уилфреду. Отец хотел выдать ее замуж за человека знатного рода, предпочтительно из тех, кто владеет землей. Он спокойно умрет, сказал он ей, если его дочь станет знатной леди, для этого он учил и воспитывал ее.

Видимо, он не понимал, думала Элинор, что знатным нужно родиться. Она может стать женой не одного, а поочередно целого десятка графов и все-таки оставаться для окружающих мещанкой до конца своих дней. Ее всегда будут презирать, а она этого не вынесет. Она хочет быть любимой, это все, что ей нужно. Просто чтобы ее любили. Разве это так много?

Видимо, да. Она разгладила письмо, лежавшее на коленях.

Уилфред!

Но внезапный и лишь ей знакомый звук, который уловило ее чуткое ухо, мгновенно прервал ее горестные раздумья и чувство жалости к себе. Вскочив, она выбежала из комнаты и бросилась вниз по лестнице, навстречу тому, кто только что вошел в дом.

Это был отец – сгорбленный, изможденный и почти обессилевший.

– Папа! – воскликнула она и, остановив спешившего к нему слугу, осторожно обняла отца за шею и нежно поцеловала. Она знала, что крепкие объятия могут причинить ему физическую боль. – Ты не должен был выходить из дома! Ты же знаешь это! Наверное, ты очень устал. Пойдем в гостиную, я принесу тебе твой стульчик для ног и теплый плед. Нам подадут чай, и ты примешь лекарство.

Говоря это, она расстегнула его пальто, осторожно сняла его с плеч отца, стараясь не причинить ему боли, и широко и беззаботно улыбнулась.

– Успею еще насидеться и належаться, Элли, – промолвил он. – Утро я провел небесполезно. Продолжу завтра, и все будет решено.

– Словно другие не могут за тебя это сделать, – нежно упрекнула отца Элинор и, взяв его под руку, повела в теплую гостиную, чтобы усадить в покрытое пледом кресло у горевшего камина. –Ты должен больше отдыхать, папа. Тебя мучат боли, я вижу это по твоей вымученной улыбке. Тебе следовало принять лекарство еще час назад.