О людях, котах и маленьких собаках - Эйлин О'Коннор

– …до хера, – закончил он и, пошатываясь, отступил.

Наталья Сергеевна осторожно шагнула внутрь.

Вдоль стен громоздились клетки. Отощалые кошки, подбитые тусклые вороны, хорек с безумным взглядом – она миновала их всех и наконец, остановилась возле ежей.

Грязные косматые шары неподвижно лежали на слипшихся от мочи опилках.

– По стольничку отдам, – прохрипели сбоку. – Двух за полторашку.

Наталья Сергеевна развернулась, обогнула мужчину, стараясь ни до чего не дотрагиваться, и вышла.

На Птичий рынок она добралась, когда уже смеркалось, и долго бродила среди павильонов, отворачиваясь от замусоленных котят, щенков и ярких, как тропические фрукты, попугайчиков.

Ёж нашелся у самого выхода.

– Умный, умный, – заверила, улыбаясь, милая пожилая женщина. В глубине рта предостерегающе сверкнул золотой зуб. – Берите, не пожалеете.

Наталья Сергеевна молча достала кошелек.

Дома ёж нехотя выбрался из корзинки и мрачно удалился под батарею.

Двигался он нетвердыми шагами, часто останавливался и вздыхал, словно преисполнившись невыносимого отвращения ко всему окружающему. К мясу и молоку оказался безразличен, до сырокопченой колбасы не снизошел. Под батареей он долго кряхтел, вонял и наконец уснул.

Наталья Сергеевна посмотрела на тапочку, приготовленную для уроков дрессировки, и засмеялась.

Утром, еще до завтрака, она положила ежа в корзину и быстро дошла до лесопарка. Выпущенный на траву, ёж некоторое время озадаченно сидел, а затем двинулся к ближайшим кустам.

Наталья Сергеевна посмотрела ему вслед и заплакала – первый раз за эти два года. Слезы, не принося облегчения, все лились и лились, платок промок насквозь, воротник блузки набух от соленой влаги, и она все плакала и плакала, и со слезами вымывались из нее мечты о тихой счастливой жизни рядом с девочкой, растущей на ее глазах, о воскресных походах в театр, о совместных прогулках в осеннем парке и засушенных листьях, которые так хорошо доставать зимой из объемной энциклопедии, о чтении вслух, о руках, обнимающих ее перед сном, о легком дыхании ребенка, уснувшего в ее кровати.

Наконец она обессилела и замолчала. Ёж сидел под кустом, равнодушный к ее горю. Затем встал, сделал шаг, повалился набок и издох.

Наталья Сергеевна вытерла слезы и озадаченно подошла ближе.

Ёж, без сомнения, был мертв.

Не меньше минуты она бессмысленно смотрела на него. И вдруг, пронзенная внезапной мыслью, кинулась к расслабленному тельцу, схватила его и бросилась домой, забыв корзину и не ощущая боли в исколотых пальцах. Она промчалась мимо соседки, не заметив ее, и диковато рассмеялась в ответ на приветствие консьержки.

– Наталья-то наша совсем тю-тю, что ли? – вполголоса поделилась соседка.

Но Наталья Сергеевна была вовсе не тю-тю. Измученный ум ее впервые за последние сутки работал как никогда быстро и ясно.

Когда два часа спустя в квартиру позвонили, Наталья Сергеевна распахнула дверь. Лицо ее было залито искренними слезами, а в голосе звучало неподдельное страдание, когда она, протянув коробку с ежом, горестно всхлипнула:

– Сонечка! Гоша погиб!

Девочка, широко раскрыв глаза, уставилась на ежа. По лицу ее пробежала молниеносная гамма чувств: оторопь, недоверие, изумление, ужас… И сменилась сочувствием.

– Бабушка! – заплакала Соня и бросилась обнимать Наталью Сергеевну.

Они похоронили ежа в дальнем тенистом углу парка, а на табличке написали: «Ёжик Гоша, лучший и умнейший из ежей». Соня своими руками посадила на могилке бархатцы, купленные возле метро, а Наталья Сергеевна выложила оградку из камней.

– Я с ним так и не познакомилась, – всхлипнула Соня.

– Я тебе все-все-все про него расскажу, – пообещала Наталья Сергеевна.

Следующие три дня прошли под знаком Гоши. Наталья Сергеевна в красках повествовала о его краткой, но выдающейся жизни, о его увлечениях и о героической смерти в зубах напавшего на нее свирепого пса. Соня слушала с открытым ртом и отказывалась засыпать без новой истории.

У Натальи Сергеевны открылся талант рассказчика. Девочка захлебывалась смехом, когда бабушка живописала его купание в ванной, и замирала от страха, когда Гоша учился ходить по натянутой веревке. Она три раза заставила повторить рассказ о том, как Гоша учил буквы, а после они вместе прочли «Динку» от корки до корки.

– Бабушка, это прекрасная книга! – очень серьезно сказала Соня. – Я понимаю, почему Гоша выбрал именно ее.

Мертвый ёж сплотил их так, как никогда не сплотил бы живой, ибо он был совершенен. Идеал, которого никому не дано достичь. Лучший из возможных ежей.

Перед отъездом, когда присланный Татьяной шофер уже убирал в багажник розовый чемоданчик, Соня порывисто обняла Наталью Сергеевну и долго не разжимала рук.

– Ты приедешь еще, Сонечка?

Девочка отстранилась и удивленно взглянула на нее.

– Бабушка, ты что! Конечно, приеду!

«Но ведь я теперь без Гоши…» – мысленно напомнила Наталья Сергеевна.

– Ты же теперь без Гоши, – совсем по-взрослому сказала Соня.

Когда машина скрылась за углом, Наталья Сергеевна перестала махать ей вслед и опустилась на скамейку.

– Реликтовый, значит, выползень, – вслух сказала она и тихонько засмеялась.

Она долго сидела, щурясь под лучами раннего солнца. Было тихо, спокойно и немного безжизненно, как бывает только городским летним утром на переломе к сентябрю, и где-то в глубине садов уже вызревала осень, Наталья Сергеевна больше не боялась ее. Будут кленовые листья в складках древней энциклопедии, и театр по воскресеньям, и шоколадное пирожное в их любимой кофейне, и тайны, и шепот, и смех, и вечное счастье.

Наконец она встала и медленно побрела в парк.

«Ёжик Гоша, лучший и умнейший из ежей» немного покосился. Пришлось поправить табличку, вернуть на место пару камешков, смытых вчерашним дождем и вырвать мелкую нахальную крапиву, пробивавшуюся среди бархатцев.

Наталья Сергеевна уже собралась уходить, когда вспомнила кое-что.

Она достала из сумки забытую шляпу, надела и старательно расправила смятые поля.

Алексей Николаевич увидел его на выставке опунций, куда забрел от нечего делать в перерыве между двумя скучнейшими семинарами. Увидел и застыл в изумлении.

Прямой, высокий, совершенно седой. Длинные белоснежные пряди волнисты, как наметенные ветром снежные барханы. Арцыбашев завороженно потянул к ним руку.