Греховная страсть - Эми Хэссинджер

на следующий день, когда я увидела Мишель, шедшую с потертым чемоданом и связкой сухой лаванды, я вдруг поняла, чего хотел добиться мой отец тем своим рассказом.

Отец подумал, что появление в семье еще одного ребенка, бедной Мишель, забота о ней смогут как-то отвлечь мою мать от ее печальных мыслей. Возможно, что ситуация сложилась подобным образом благодаря только месье Ливре, умелому дельцу. Совершив эту сделку, он попытался помочь сразу двум несчастным. Как было на самом деле, не знаю, только отец решил принять Мишель в нашу семью, даже не посоветовавшись с матерью. Она была так рассержена — плакала и кричала, что не хочет ничего делать для чужих детей, особенно для уже почти взрослой девочки. Все, чего она хотела, — это ребенка. Ее ребенка. Она хотела вернуть Кристофа. Мать недоумевала, почему отец не понимает разницы между умершим сыном и приемной дочерью. Но слово моего отца было словом моего отца, и данное обещание месье Ливре не могло быть нарушено. Вопрос был решен. Увидев ее, я сразу же прониклась к ней жалостью, моя же мать лишь взглянула на нее. У Мишель были черные как смоль волосы, заплетенные в косу, и маленькие глаза с добрым взглядом. Должно быть, она понимала, как горевала моя мать по Кристофу, и старалась ничем ей не досаждать и даже не обращалась к ней ни с какими просьбами. Вела себя удивительно тактично. Однако мама наблюдала за Мишель и вскоре поняла, как быстро мы все приняли ее. Прошло не так много времени, а она стала полноценным членом нашей семьи. Нас охватывал ужас от мысли, что настанет ужасный день, когда ее отец сообщит, что хочет вернуть Мишель назад. Но судьба распорядилась по-своему — спустя несколько месяцев месье Барон умер, и Мишель осталась у нас.

* * *

В 1884 году, когда Мишель и мне исполнилось по шестнадцать, мой отец нанял на работу бродягу. Он пришел голодный и босой из крошечной горной деревеньки, расположенной близ испанской границы. Говорил он с сильным испанским акцентом, но мой отец все равно нанял его. Бродяге очень нужна была работа, а отцу нужен был еще работник. Мама накормила его и в первую ночь позволила спать перед камином. Уже на следующее утро отец начал учить его валять войлок из шерсти. Я не знаю, какое у него было настоящее имя, сам же он называл себя Бандитом. Жил он вместе с остальными рабочими на этаже, где была мастерская.

Однажды вечером у отца был особенно жаркий и затянувшийся спор с одним из рабочих о лживости и лицемерии Церкви. Поэтому легли поздно и уснули сразу. Видимо, спали крепко, так как не почувствовали, что наша спальня наполнилась дымом. Закашлявшись, я проснулась первой и босиком побежала к окну, обжигая ноги об пол. Отец вбежал в комнату, разбудил всех, затем выпрыгнул в окно, приказав нам последовать его примеру. Он стоял внизу и ловил нас по очереди, Клода, Мишель и меня. Затем в окне появилась мать. Она рыдала, а в руках держала какое-то белье.

— Изабель, прыгай! — кричал отец.

Кто-то, заметив дым, начал звонить в колокол. Вокруг бегали рабочие, соседи — все старались потушить пожар. Но наш дом и мастерская были разрушены. А Бандит исчез.

Мы работали не покладая рук, разбирая завалы, в надежде найти хоть что-то уцелевшее. Стены мастерской выстояли, хоть и сильно обгорели, но столы и станки изрядно пострадали.

— Э-э, да тут прошелся сам дьявол! — услышала я высказывание пожилой женщины. Многие так подумали, что дьявол прошелся по нашему дому, оставив свой след.

После случившегося мы переехали в ближайшую деревеньку на холмах Ренн-ле-Шато. Мой отец купил ничем не приметный домик по довольно низкой цене.

— Потрясающий вид на горы, — повторял он нам. — Древнейший замок у дороги!

Но уж слишком была низкая цена за дом, чтобы быть правдой, постоянно твердила моя мать. Ведь дом ничем не отличался от других в этой бедной и запущенной деревне. Вскоре начавшийся и непрекращающийся ветер немного приоткрыл тайну цены: он постоянно свистел в щелях старых известковых стен. От холода мы стучали зубами. Ветер был настолько сильный, что мама не позволяла нам гулять у обрыва, на землях граничащих с церковью, она боялась, что ветер просто унесет нас вниз.

Поговаривали, что этот ветер — дыхание призраков. Если это правда, то Ренн-ле-Шато была деревушкой, полной привидений, паривших всегда и везде. Казалось, что эти же духи-ветра разнесли известие не только о нашем прибытии, но о случившемся с нами. Все, кого бы мы ни встретили в деревне, знали про нас все: откуда мы приехали, что мы потеряли… Но ни симпатии, ни сопереживания в их лицах не было. Пока мы взбирались на холм в сопровождении мула, который тащил то немногое, что уцелело при пожаре: занавески, белье, некоторые фамильные блюда, несколько книг, страницы которых местами зияли дырами и чернотой, — никто даже не поприветствовал нас, а только провожали настороженными взглядами. Казалось, что наше появление в Ренн-ле-Шато им не по душе. И хотя мои родители это никогда при нас не обсуждали, наше ощущение вскоре оправдалось.

Отец сказал, что нашел временную работу на новой шляпной фабрике в Эсперазе. И это был определенный шаг для него, ведь до случившегося с нами он считал продукцию этой фабрики весьма некачественной и по моделям, и по выделке кож. Шляпы же его собственной мастерской всегда пользовались спросом, и у него было много заказов. Теперь же он был вынужден наняться туда простым рабочим, чтобы выполнять самую грязную работу, не требующую каких-либо знаний и умений. В те редкие часы, когда мы его видели, он всегда был удрученным и усталым и больше уже не пел своих песен. Одна дорога из Ренн-ле-Шато в Эсперазу занимала туда и обратно целый час. И вот однажды отец и Клод — ему тогда уже было тринадцать — ушли на рассвете, а вернулись лишь глубокой ночью, оставив мать, Мишель и меня одних в этой недружелюбной деревне.

Утром мы с матерью пошли за водой к колодезному насосу, который находился на дальней стороне деревни, на площади. Около него стояли несколько женщин. Они встретили нас абсолютным молчанием, хотя моя мать поприветствовала каждую из них. В ответ они удостоили нас только кивком, да и то не все. Мать дернула стальное колесо, которое включало колодезный насос, мы набрали воды и потихоньку пошли назад. Я сосредоточилась на том, чтобы не пролить воду. По мере того как мы