Стон земли - Сергей Самаров

– Абали Гирмасолатович, мы сделали дело. Встречайте нас.

– Хорошо. Я посылаю ребят. Можете не осторожничать, мои парни будут без оружия. Да вы с ними знакомы, это Джогирг Музарбеков с Музарбеком Нохаевым.

– Верю. Вам тоже не нужны осложнения, – ответил Волоха. – А Джо я хорошо знаю. Мы с ним в одном отряде «отдыхали», правда, в соседних бараках. На чем они едут?

– У Музарбека «Инфинити» какая-то, внедорожник. Джогирг вашу машину знает.

Машины встретились через двадцать километров. Встречная «Инфинити FX50» просигналила фарами. «Ниссан Пасфайндер» точно так же просигналил фарами в ответ, поприветствовав «родственника» и остановился. Из подъехавшей «Инфинити» вышли два ингуша. Гортан сидел на заднем сиденье, сжимая под курткой, брошенной на колени, рукоятку пистолета-пулемета с опущенным предохранителем. Волоха вышел, пожал поочередно Джогиргу и Музарбеку руки и открыл дверь багажника. Ингуши имели, оказывается, коды для замков, поэтому легко вскрыли каждый контейнер и проверили содержимое. Волоха смотрел на золотой песок и на грязные, смешанные с породой, неровные пористые самородки почти равнодушно. Он не испытывал уважения перед «ржавчиной», но, тем не менее, очень удивился, что в двух контейнерах оказался не золотой, а простой песок вперемешку с мелкой галькой. Однако сами получатели контейнеров простому речному песку не удивились, контейнеры закрыли, перенесли в свою машину и уехали…

– И что… Ты сам, как мне сказали, к нам напросился? – Подполковник Шумаков, согласно солдатскому прозвищу, «подполковник Шумахер», командир батальона спецназа ГРУ, вопросительно поднял брови и наклонил голову, отчего смотрел поверх очков и, как получалось, слегка исподлобья. Потом пододвинул стул и сел за стол, постукивая по настольному стеклу кончиками пальцев, словно на пианино играл, или, скорее, набирал текст на клавиатуре компьютера. Ритм ударов был сбивчивым и отражал внутреннее состояние Шумакова.

– Так точно, товарищ подполковник. Только просился я не конкретно в батальон, а в бригаду. И буду считаться, наверное, бригадным священником, но это временно, пока второго не прислали. Я еще до такой должности не дорос ни по возрасту, ни по опыту. Но там, в бригадном городке, и будем храм строить. Я проект с собой привез, осталось только местные согласования сделать. А кто и где служить будет, это позже решится.

– Наверное, это кому-то понравится, – хмыкнул «подполковник Шумахер». – Относительно собственного отношения к данному вопросу распространяться пока не буду. А сюда-то из бригады какими, не пойму, судьбами?

– О вас, товарищ подполковник, зашел разговор. Командир бригады поинтересовался, и я рассказал, где служил. Вот сразу и отправили меня к вам на время вашей командировки, чтобы солдат в сложных условиях поддержать. Комбриг сказал, что у вас пост на дальней «точке», которому духовная поддержка требуется. Так что сначала к вам, а потом на дальний пост.

Подполковник помолчал некоторое время, оценивая ситуацию, и снова заговорил:

– Тебя, кажется, Юрием звали? Так мне твой бывший командир роты… хотя он у тебя командиром взвода был… доложил… А теперь как? Вам же новые имена дают во время этого, как его, обряда… Не помню, как называется…

– Во время обряда рукоположения.

– Да, рукоположения, правда, я какое-то другое слово слышал.

– Еще это называется хиротонией.

– Нет, другое что-то. На букву «и», типа инаугурации…

– Наверное, интронизация, товарищ подполковник.

– Вот-вот. Это я и хотел сказать.

– Интронизация – это возведение патриархом священнослужителя в епископский сан. Мне до этого, если Бог такое даст, далеко. А просто в священники возводят во время хиротонии. Сама хиротония – это обряд, во время которого происходит рукоположение. Но имя меняется не обязательно. Теперь меня можно называть отцом Георгием, а можно просто, по русской традиции, батюшкой. Последнее мне, товарищ подполковник, более привычно, потому что я полгода в деревенском храме заболевшего священника заменял и привык, что там все меня так звали. А вообще Юрий и Георгий – это одно имя. Во имя святого Георгия, покровителя воинства.

– Тебе, может быть, и нравится, когда тебя отцом или батюшкой называют, но мне это кажется немного странным. Не помнишь уже, наверное, как солдаты комбата в армии зовут? Как меня звали, когда ты служил?

– «Майором Шумахером», товарищ подполковник. Извините… Сейчас, наверное, «подполковником Шумахером».

Подполковник снова хмыкнул, теперь уже по другому поводу. Это прозвище ему тоже нравилось, поскольку отмечало некоторые его качества, которыми Сергей Владимирович гордился. Ездил он не на гоночных болидах, а всего-то на юрком внедорожнике «Джип Ренглер рубикон», но манеру езды имел ковбойскую, и на кочках его внедорожник скакал порой, как необъезженный мустанг, и точно так же «бил задом».

– А еще как комбатов зовут? По всей армии… Неужели не помнишь?

– Батя, кажется…

– Вот-вот… Батя! Отец, значит. Я – отец, ты – отец и батюшка. Так кто из нас отец солдатам, скажи мне на милость? Или ты считаешь, что отцов может быть много? Как воспитателей в детском саду или учителей в школе?

Священник промолчал, понимая, что, вступая в спор и что-то объясняя, будет только раздражать командира батальона. Он вовсе не для того сюда прибыл, чтобы преодолевать не обязательные препятствия. И без того желающих выставить их в службе армейских священников развелось необычайно много. А задавал в этом тон недавний министр обороны, знакомый солдатам под псевдонимом Табуреткин. Если младшие офицеры – лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны – нормально воспринимают и порой даже приветствуют появление священников среди солдат, то старшие, воспитанные когда-то комсомолом, чаще всего относятся к этому отрицательно. В них умерла боголюбивая традиция русской армии, но прочно укоренилась атеистическая традиция армии советской, а это были армии совершенно разные, хотя служили в них вроде бы те же самые люди…

В армию Юрия Коровина призвали сразу после окончания духовной семинарии, и служить он попал в спецназ ГРУ, как человек со спортивной подготовкой, некурящий, с хорошими характеристиками. И, как считал сам Юрий, определяющим оказалась его нервная устойчивость. Не случайно на медицинской комиссии в военкомате с ним долго, как ни с кем другим, беседовал психиатр. Отслужив год, даже дважды побывав на настоящей войне на Северном Кавказе, Юрий, вернувшись на «гражданку» с двумя медалями, сначала просто вошел в клир кафедрального собора, через некоторое время, как человек с семинарским образованием, был рукоположен в дьяконы, а через семь дней, как и положено, рукоположен в пресвитеры . Стать пресвитером бывший солдат Юрий Коровин мог бы и в тот же день, как стал дьяконом, но на полном соблюдении чина настоял его отец, известный в области протоиерей. Он не любил современных скороспелых священников и хотел, чтобы все соответствовало уставу и его букве. Сын отца уважал и всегда подчинялся его воле. Сразу после рукоположения пришлось уехать на полгода в деревню, чтобы заменить выведенного за штат по состоянию здоровья иерея. Послали только на два месяца, но, как гласит старая прописная истина, не бывает ничего более постоянного, чем временное, так получилось, что срок деревенской жизни увеличился втрое. Сельский священник перенес одну за другой три операции, после которых в страданиях предстал перед Богом, и надо было ждать назначения нового священника, которому предстояло приехать в деревню на постоянное место жительства. Этот процесс и затянулся.