Городские ворота - Марина Штайнбахер

этот момент белая дверь распахнулась и в комнату энергично вошёл врач, а за ним пухленькая молодая медсестра.

— Ну, что, герой, — стоящий у кровати стул тяжело крякнул под тяжестью доктора, — Как наши дела? Пришёл в сознание? Ушиб головы… похоже, перелом ребра и колотая рана бедра, так то. Везунчик ты, Брюс Ли. Если бы этот тип пырнул тебя на полсантиметра правее, — доктор указал на лёхину левую ногу, — да если бы не оказалось в электричке сообразительного человека, который догадался перетянуть ногу, и если бы скорая не подсуетилась, да я б не задержался на дежурстве.. — доктор присвистнул и махнул рукой, дескать, пиши-пропало.

Оглушённый Лёха только открыл рот, как за дверью раздались голоса, и доктор закряхтел: «Милиция… Я обещал допустить, как только ты проснёшься. Родным-то, кстати, как сообщить? По телефону никак дозвониться не можем, никто трубку не берёт. Военный билет твой? Алексей Бондарев?».

— Мой, — прохрипел Лёха, — кхм… Мать, наверное, на дежурстве, в детском саду. Сторожем. Я сам позвоню. Телефон мой… у вас?

— У нас, Алексей, у нас. Отключай его, Ксюш, — доктор кивнул на капельницу, — и водички дай, а я с милиционером поговорю. Отдыхай, герой! — похлопал врач Лёху по руке и закрыл дверь.

Сестричка поправила подушку, помогла Лёхе чуть приподняться. Движения её были быстрыми, но аккуратными и ласковыми, так что Лёха, отхлебнув с её помощью воды, решился спросить: «Что со мной?»

— Доктор Вас хорошо залатал, не беспокойтесь. Немножко отлежитесь — и будете как новенький. Вы… — девушка запнулась и с чувством выпалила, — я такого смелого мужика никогда в жизни не видела!

От неожиданности Лёха подавился водой, закашлялся и ойкнул, боль в ребре давала о себе знать.

— Вы лежите, отдыхайте, — медсестра смущённо улыбнулась, — меня Оксана зовут. Я ещё загляну.

И выскочила, прежде, чем Лёха успел открыть рот.

Опять навалилась тяжесть, мозг буксовал и, вместо логических рассуждений, демонстрировал Лёхе неприличные картинки с участием медсестры. «Да и чёрт с ним», — сдался Лёха и провалился в глубокий, вязкий сон.

Во сне Лёха пробирался через толпу, что-то кому-то доказывал, злился и вдруг как будто сильной волной его выбросило из сна обратно в маленькую, плохо освещённую больничную палату. Лёха рванулся, забыв про рану, но тут же заскулил, улёгся обратно и всё повторял, тяжело дыша: «Вот оно как, значит…вот оно как…». Воспоминания одно за другим выстраивались в Лёшиной голове и он замер, глядя в потолок, силясь погрузиться в собственную лентой разворачивающуюся память.

…Снег… бабка бубнит… Вот он бежит к вокзалу, покупает билет. Пустые окна подъехавшей электрички. Погружаются и исчезают в дверях электрички люди: пара старичков с торчащими из мешковины черенками садовых инструментов (зачем они зимой? Может, лопаты?), тяжело взбираются по ступенькам какие-то мужики в полушубках и «собачьих» ушанках. Вот поднимается немолодая грузная тётка в пальто с воротником. И, наконец, запрыгивает насквозь промёрзший Лёха.

Сразу накатило облегчение — уф, как тепло в вагоне, даже жарко! Ничего себе, однако, тут веселье! Смех и. песни? Лёха взглянул вглубь да так и застыл с открытым ртом. Каким-то чудом он умудрился запрыгнуть в плацкартный вагон, битком набитый весёлыми молодыми людьми, которые о чём-то спорили, перекрикивая друг друга. «Настя, чай будешь?» — «Настя предпочитает креплёное плодово-ягодное!». Хохот, протесты Насти, дребезжание гитары. «Ох, блин, мне точно не сюда, — подумал Лёха и рванулся к выходу. И замер. За дверью с большой скоростью мелькали ельники, берёзки, рощицы, в общем, типичная белорусская лесополоса. Дверь же была, как и полагается, наглухо закрыта. Обалдевший Лёша отметил, что снаружи никакого снега и, вообще, никакой зимы не наблюдается, зато наблюдается вполне себе нормальное лето с обилием зелёной листвы, травы и кустарников. Как, заходя в пустую электричку, он оказался в пассажирском поезде? Вроде ж видел, куда шёл! Лёха растерянно выругался и закрыл глаза. Так он стоял какое-то время, прислушиваясь к ритму поезда, потом резко открыл глаза и застонал, обнаружив себя всё в том же вагоне в бушлате и мокрых кроссовках. Резко выдохнув, Лёха провёл рукой по лицу, по колючему ёжику на голове и осторожно прошёл в вагон, решив для начала осмотреться.

Обстановка в вагоне была самая легкомысленная. В проходе валялись бесхозные рюкзаки, через них переступали, передвигаясь из одного открытого купе в другое, весёлые молодые люди.

В проход выскользнула девушка с закрученными на затылке сложным узлом светлыми волосами. Лёше она показалась странной — несмотря на застывшую улыбку, глаза у неё были какие-то испуганные и шла она, всё время нервно оглядываясь. Убедившись, что никто не обращает на неё внимания, всё с той же деревянной улыбкой, девушка быстро достала из-под кофточки небольшую книгу и сунула её в карман одного из лежащих в проходе рюкзаков. После чего повернулась к окну и уставилась на пролетающие мимо пейзажи.

— Девушка, — Лёша устремился к незнакомке, — простите, я тут случайно к вам заскочил, я вообще-то в электричку метил… в смысле… — собирал он разбегающиеся слова, — Скажите, а куда идёт этот поезд?

Игнорируя вопрос, девушка внезапно повернулась в его сторону, прикусив губу и с ужасом глядя сквозь Лёху куда-то в сторону тамбура, а потом опять резко отвернулась, прижалась лбом к стеклу и что-то зашептала. «Дура. дура», — донеслось до Лёхи.

— Извините, — Лёха вконец растерялся, но решил не сдаваться — Кхм… я говорю, поезд куда идёт? Какая следующая станция?

Девушка продолжала отчаянно смотреть в окно, вцепившись в поручень. Её пустой взгляд напомнил Лёхе соседку по этажу, сын которой в девяностые сел на иглу, воровал у матери деньги, а потом и вовсе, как во дворе говорили, от передоза коней двинул. Соседку, в результате всех выпавших на её долю несчастий, увезли в «Новинки» [психиатрическая больница в Минске — прим.] вот с таким же пустым взглядом.

«Сумасшедшая, — охнул Лёха, — Может они все тут шизики? Дурдом перевозят. А я возьми да и залезь в вагон».

«Да нет, — мысли в Лёшиной голове прыгали, перебивая друг друга, — вряд ли поголовно сумасшедшие. Ни санитаров, ни охраны. Нет, не шизики. Но кто ж они такие и, главное, как я-то сюда попал!».

Никогда ещё Лёха не чувствовал себя таким беспомощным. Ни в момент, когда школьная учительница неумышленно пытала его перед всем классом: «Твой отец кем работает, Бондарев? Ты что молчишь? У тебя отец есть, Бондарев?» Ни когда наглый самоуверенный уголовник отказался платить им с Димоном за ремонт, пригрозив наказать их за нахальство. Ни даже в тот вечер, когда Ленка сбивчиво объясняла в телефонную трубку: «Понимаешь, Лёша, Ваня — он перспективный, а