Год жизни. Как прожить его так, словно он последний - Стивен Левин

В Индии, когда человек умирает, семья усопшего с песнями сопровождает тело на носилках от дома к месту ритуального сожжения. Носилки поддерживают тело, как песня поддерживает душу. На полпути к месту кремации процессия приостанавливается, и носилки поворачиваются так, чтобы голова умершего указывала не на дом, который он покинул, но на «дом», к которому он направляется. Точно так же я ощутил под своим телом доску, на которой меня несут, и песню, ободряющую мой дух. Было ясно, что настало время приостановить похоронную процессию и повернуть мой труп в сторону безвременного настоящего, в котором моё рождение присутствует одновременно с моей смертью. Настало время сесть рядом с собственным трупом, объятым священным огнём, и спеть песню, которая освободит безграничное сердце из тесной клети этой жизни. Было самое время прожить один год по-настоящему.

Говорят, что если вы по-настоящему живёте до момента своей смерти, вы, скорее всего, будете по-настоящему жить и после. Также говорят, что люди, считающие себя «духовными», хотят, чтобы их эго побывало на своих собственных похоронах. Так что нельзя забывать о подобных романтических представлениях в ходе этого эксперимента длиною в год, связанного с жизнью/смертью, дабы не застрять в яме самовозвеличивания, исполненного жалости к себе. Нужно помнить, что год спустя исчезнет не наша настоящая сущность, но способность физически взаимодействовать с людьми, которых мы любим и ценим.

Могло показаться, что благодаря своей многолетней работе с умирающими людьми я должен был полностью подготовиться к смерти, тем более что я также являюсь преподавателем буддийской медитации. Однако в ходе моего годового эксперимента я осознал, что всё, что я понимал о смерти, может быть пережито на ещё более глубоком уровне. Стало ясно, что хотя я изучал страх смерти, в первую очередь нужно было изучить именно страх жизни. Безусловно, при благоприятных обстоятельствах я, вероятно, смог бы отпустить себя в смерть без особого сопротивления и с относительно открытым сердцем. Но я бы умирал с чувством неисцелённости и незавершённости определённых моментов моей жизни, которыми мог управлять благодаря духовной практике, но с которыми не сумел полностью разобраться – такие качества, как честолюбие, неверие, не получившие прощения действия, продиктованные недостаточной уверенностью в себе, первичные цепляния за собственное страдание и отождествление с ним.

Поэтому, хотя, вероятно, я был способен уйти из жизни без особого шума, у меня всё же остался бы ряд незавершённых дел. (Нужно сказать, что даже у людей, умирающих в совершенном покое и умиротворении, может всё же оставаться нечто незавершённое, однако благое сердце, тем не менее, проносит их через эти препятствия. Впрочем, я не решился бы ставить собственную жизнь на подобную широту своей души). Возможно, я бы умер, не реализовав до конца исцеляющей силы и понимания, заложенных в уроках, преподанных мне жизнью. Точно так же можно было бы посадить и вырастить дерево, защищать его от бурь и засухи, наблюдать за тем, как оно приносит плоды, а затем бросить его, собрав лишь те немногие из них, что упали на землю, никогда не забираясь выше, чтобы сорвать плоды с верхних ветвей. Это значит оставить нетронутыми возможности, которые могут повлиять на последующие перемещения нашей блуждающей души. Когда мы умираем, мы оставляем свою жизнь позади. В смерти та мудрость – какой бы она ни была, – которую мы собрали с древа жизни до момента смерти, и она продолжает освещать нам дорогу, показывая, как следует поступить дальше.

Поскольку обыкновенно мы живём лишь на поверхностном уровне, захваченные телесными ощущениями и суетной борьбой мыслей, увлечённые внешними стимулами, мы гораздо чаще ощущаем себя отъединёнными от своей жизни, чем соединёнными с ней. Едва ли мы замечаем концентрические круги, незримо расходящиеся волнами сквозь наш ум в каждое переживаемое мгновение.

Однако когда, наконец, сердце признаёт, как много боли сокрыто в уме, оно обращается к нему, как мать к испуганному дитя. Оказывается, что всё, остающееся незавершённым, можно разрешить, и возможность в конечном итоге обрести целостность пробуждает подлинную радость.

Поскольку нам в принципе не дано знать наверняка, не будет ли наш следующий вдох последним, подготовка к непосредственному столкновению с неизвестностью становится столь же практичным действием, как подача документов для получения загранпаспорта – пусть мы ещё точно не знаем, куда именно поедем и когда отправимся в путь. Без этих первых шагов все последующие и завершающие шаги могут оказаться неудачными.

Итак, жизненный эксперимент длиною в год начинается. Для меня это канун наступающего Нового года. У меня осталось всего 364 дня, чтобы глядеть в удивительно глубокие глаза Ондреа, держать на руках наших детей и делать всё необходимое для подлинного становления самим собой, для завершения своего рождения.

Если бы вам осталось жить всего год, что бы вы стали делать? Когда мы задаём себе этот вопрос, возникают мириады вариантов. В нашей голове проносится весь спектр фантазий: от оргий до монастырей, и снова мысли возвращаются к оргиям.

Уже при первом размышлении становится до боли ясно, что психологический импульс, вызванный нашей приближающейся кончиной, приходит вслед за бурным порывом ветра. Этот ветер беспощадно срывает и бросает наземь опавшие листья наших забытых мечтаний и недозвучавших мелодий. Он пронизывает нас до костей.

Этот вопрос напоминает нам о том, как много мы позабыли. Какая-то часть нас начинает испытывать панику при мысли о том, что нам не хватает времени, чтобы оставить после себя нечто значимое. Лишь в отдельные мгновения жизнь была такой, какой должна быть. Сколь многое могло бы пойти иначе, если бы нашему сердцу не преграждал дорогу страх. Когда мы начинаем видеть, в каких областях утратили связь с жизнью, всё больше возможностей начинают требовать нашего внимания и принятия. Сердце призывает нас стать более внимательными к настоящему, более сосредоточенными.

Когда смерть, этот мощный ветер, задувает праздничные свечи, зажжённые в честь дня рождения, остаётся лишь одно желание, и лишь это стремление, углубляющее наши мудрость и сострадание, сможет по-настоящему нам помочь. Будущее стремительно превращается в настоящее, а настоящее отвердевает, становясь прошлым, так можем ли мы ощущать всю полноту жизни день ото дня? Что-то внутри нас вздрагивает и замирает, от понимания нашей неготовности к этому переживанию. Мы боимся, что не сможем справиться с такой задачей, и начинаем задумываться над тем, как бы «подготовиться» к смерти. Мы молимся, чтобы Бог ставил нам оценку, сравнивая наши успехи с успеваемостью других, однако смерть – не экзамен; это просто ещё одна возможность всем своим существом вступить в жизнь.

Размышляя над этой загадкой жизни и смерти, мы, возможно, удивимся тому, сколько возможностей выбора она в себе таит. То, что у нас остаётся всего год для жизни, вовсе не ограничивает нашу свободу: напротив, мы раскрываем нечто весьма неожиданное и приятное. Мы обнаруживаем, что у нас появляется гораздо больше пространства для жизни и гораздо больше возможностей ощутить её полноту.