Еретики и заговорщики - Максим Зарезин

Горячие споры вокруг поездки нового новгородского владыки к митрополиту Москва представила как очередное доказательство отпадения новгородцев от православия. Филипп посылал на Волхов одну грамоту за другой, порицая латынствующих приверженцев Казимира: «Невернии бо изначала не знааху Бога, ни научишася ни отъ когоже православию, перваго своего обычаа идолопоклониа держахуся, а сии многа лета бывше въ христианстве и наконець начаша отступати къ Латынству». Претензии же самого Ивана III к новгородцам сводились к тому, что они «отступают от меня за короля».

И вот, когда страсти накалились до предела, Михаил Олелькович внезапно покинул город. Решил не встревать в эту чужую для него свару? Испугался, видя, что дело принимает нешуточный оборот и в воздухе запахло войной? Возможно и такое объяснение. Но давайте оценим последствия его пребывания в Новгороде. Вначале он выступает — вольно или невольно — как провокатор, подтолкнувший пролитовскую партию бросить открытый вызов Москве, обнаружить намерение разорвать Яжелбицкий договор и дать тем самым повод Ивану III вмешаться в дела Св. Софии. Далее его отъезд дискредитирует и антимосковские силы, его призвавшие, и Казимира, чьим вассалом он является, и, наконец, саму идею союза с Литвой.

В самом деле: кого король делегировал на служение Св. Софии — человека безответственного и малодушного, который в решающую минуту бросил сторонников своего сюзерена на произвол судьбы. Что можно ждать от такого государя, от такого ненадежного союзника — подобными вопросами наверняка задавались многие, кто еще недавно склонялся на сторону Литвы.

Оказавшимся в крайне невыгодном положении Борецким не оставалось иного выхода, как вновь обратиться к королю. «И послаша Новгородци посла Литву, чтобы король всел на конь за Новгород». Но Казимир, озабоченный в первую очередь делами польского королевства, не горел желанием связывать себе руки затяжным конфликтом на Востоке и всячески избегал прямого столкновения с Москвой, пытаясь досаждать ей чужими руками.

Король не спешил седлать коня, чтобы воевать за независимость Св. Софии. К тому же Казимира куда больше занимала междоусобица в другой стране: в это время в Венгрии разгорался мятеж мадьярских магнатов против короля Матьяша Хуньяди. Казимир поддерживал мятежников, рассчитывая заменить Хуньяди своим сыном Владиславом, и в октябре того же года вторгся в Венгрию. Во внешней политике Польско-Литовского государства западный вектор всегда превалировал над восточным.

Так или иначе, Казимир оставил деморализованных новгородцев один на один с Москвой, изготовившейся к решительному удару. Впрочем, речь шла уже не об одной только Москве. В это время Казимир вел переговоры с ордынским ханом Ахматом о военном союзе. Если бы переговоры увенчались успехом, Новгород автоматически включался в этот альянс, и тогда не только московское княжество, но и все русские земли оказывались в кольце вражеского окружения. Против новгородцев, как предателей общерусских интересов, Иван III повел рать, в которую вошли воины из Твери, Пскова, Вятки, что придало походу статус общенационального предприятия. Речь шла не о наказании вассального города за неподчинение Москве, а о ликвидации угрозы для всей Руси.

Но вернемся к Михаилу Олельковичу, а вернее к вопросу о том, сознательно или волею слепого случая он пособил Москве. Существует несколько обстоятельств, которые позволяют предположить, что князь действовал по зарнее согласованному с Кремлем сценарию. Первое — уже упоминавшаяся промосковская ориентация Олельковичей, родственные узы с Иваном III.

На обратной дороге в Киев несостоявшийся защитник новгородской земли разорил Старую Руссу и все остальные населенные пункты, подвернувшиеся ему на пути к литовской границе. Это известие никак не согласуется с прочими событиями его биографии и традициями семьи. Так его родич Юрий Ольшанский прославился тем, что неоднократно отражал нападения на Новгород Ливонского ордена.

Сейчас же киевский князь фактически открыл боевые действия против союзника своего государя, усугубляя и без того немалую вину перед Казимиром Ягеллончиком. Возможно, поведение Михаила Олельковича продиктовано и личными мотивами, желанием поквитаться с королем. После смерти его брата Семена, то есть во время его отсутствия, в Киеве было введено прямое королевское правление — «князство Киевское в воеводство есть обернено».

И еще одна деталь. Московские летописцы, неустанно выявляя «вины и грубости» новгородцев, темпераментно изобличая короля Казимира и его русских приспешников, не ставят им в вину призвание литовского князя, а при упоминании о новгородской эпопее Михаила Олельковича проявляют деликатность, ограничиваясь сухими фактами.

Исключение составляет «предисловие много» о походе московской рати на Новгород, включенное в состав Софийской Второй летописи. Здесь изобличаются «мысли злыя литовского князя», а заодно и коварные замыслы Марфы Борецкой, которая «сплется лукавыми речьми с литовским князем Михаилом да по его слову хотячи замуж за литовского пана за королева, а мыслячи привести его к себе в Великии Новъгород, да с ним хотячи владети от короля всею Ноугородскою землею». О матримониальных планах Борецкой 1471 года нет упоминания в других источниках, да и наличие таковых с учетом возраста посадницы более чем сомнительно: известно, что в 1478 году у Марфы был взрослый внук.

Марфа Посадница. Художник К. В. Лебедев

Очевидно, что «предисловие» — в первую очередь произведение публицистическое, призванное оправдать подчинение вечевой республики Москве. Его составитель оперирует не столько фактами, сколько слухами и измышлениями. В первую очередь ему требуется показать связь новгородских крамольников с Литвой, и потому фигура Михаила Олельковича оказалась весьма подходящим материалом для построения всяких инсинуаций. В благожелательном духе изображается новгородский владыка Феофил, которому противопоставляется пролитовски настроенный чернец Пимен. Это свидетельствует о том, что мы имеем дело с оперативным откликом на события, впоследствии не подвергавшемся переработке, поскольку в январе 1480 года Феофил был арестован именно за связь с литовцами.

Заметим, что «предисловию» предшествует сообщение о том, что Иван III «испроси у матери своеи у великои княини дьяка Степана Бородатого, умеющаго воротити летописцем русским. «Егда, — рече, — приидут, и онъ воспоминает ему говорити противу их измены давние, кои изменяли великим князем в давныя времена, отцем его, и дедом и прадедом». Похоже, что означенное «предисловие» — и есть продукт деятельности этого прадедушки российского пиара.

Москва начала решительные действия против Великого Новгорода 23 мая 1471 года. Однако еще до смерти митрополита Ионы (в первых числах ноября 1470-го) посол великого князя отправился во Псков с призывом быть наготове к выступлению против Новгорода. Именно в эти дни приближался к берегам Волхова Михаил Олелькович. Ему требовалось получить добро Казимира на «командировку» в Новгород, приготовиться к путешествию, — князь располагал достаточным временем, чтобы согласовать свои действия с московским правительством. Отъезд из Новгорода, внесший еще больший раздрай в и без того нестройные ряды новгородцев, совпал с началом заключительной фазы подготовки московской рати к походу на Новгород. Впереди еще была война 1477 года и зимний рейд на Волхов два года спустя, но именно в битве под Шелонью независимому будущему Великого Новгорода был нанесен смертельный удар.