Сахар на дне - Маша Малиновская

— Ты как? — подруга садится рядом на диван и отбирает пустую кружку, которую я до сих пор держу в руках.

— Что сказал Палыч?

— Сказал, что всё с твоим братом будет нормально. Жить будет

— А глаз?

— Тут пока неясно. Попытаются спасти, но ты же и сама понимаешь.

— Угу.

— Родителям звонила?

— Должны уже подъехать.

Виктор с матерью приезжают в течение часа. Мама насторожено смотрит на меня, а у отчима заострились морщины на лице. Операция в процессе, и мы ждём в коридоре. Чувствую себя каменным изваянием. Ни эмоций, ни реакции. Я испугалась того шквала ощущений, когда увидела Алексея, и просто заперла их на амбарный замок. Но я же психиатр, и сама понимаю, что они скоро начнут просачиваться, а потом снесут к чертям хлипкие двери моего самообладания.

Операция идёт больше четырёх часов, и когда усталый Палыч выходит к нам, я даже сдвинуться не могу. Они с Виктором отходят в сторону и тихо разговаривают. Вижу облегчение на лице отчима.

— Яна, — мама трогает меня за руку. — Мы отвезём тебя домой.

— У меня сегодня ночное дежурство, — зачем-то вру. Не хочу уезжать из больницы.

— Уверена, заведующая тебя отпустит.

— Мам, — я раздражаюсь, — сегодня мой первый день, я не стану отпрашиваться.

Среди других чувств появление Шевцова всколыхнуло и старую обиду на мать. Я не знаю, что тогда между ними произошло, но именно после разговора с ней он вдруг принял неожиданное решение уехать. Не знаю, как она на него повлияла, из-за меня ли или по каким-то другим соображениям, но я не сразу смогла простить её. Вряд ли бы у нас с Шевцовым что-то вышло после всего, но это было бы наше решение. И ничьё больше. Со временем обида растаяла, но сейчас всколыхнулась, как снежная пыль, поднятая ветром.

Спустя какое-то время Виктор и мама уезжают. Их всё равно не впустят в интенсивную терапию ближайшие сутки. Меня Петрович отправляет спать под угрозой инъекции снотворного.

Утром, ближе к пяти утра я просыпаюсь от прикосновения к плечу. Медсестра из хирургии тихонько трясёт меня.

— Яна Николаевна, Степан Петрович позволил вам побыть с братом.

Я резко сажусь на диване, пытаясь разогнать морок сна.

— Как он? — голос ото сна ещё не слушается.

— Стабилен. Из наркоза вышел гладко, потом дали снотворное. Думаю, скоро проснётся.

— Спасибо.

Медсестра уходит, а я подхожу к зеркалу. В ординаторской больше никого нет. Дежурный, наверное, ушёл на другой этаж, сёстры заняты. На улице уже рассвело. Смотрю на свой помятый халат и растрёпанные волосы. На лице отпечатались складки. Красотка, что говорить.

Уже выходя в коридор, я вдруг запинаюсь, задумываюсь. Одно дело волноваться за сводного брата, пока он на операционном столе, другое же встретиться с ним уже лицом к лицу. Что я ему скажу? Как он отреагирует? Готова ли я к этой встрече?

Сжимаю кулаки, уже почти передумав, но потом решаюсь. Не прятаться же мне всю жизнь от него? Прошло шесть лет. Может, мы просто поздороваемся, как старые знакомые и всё. Тогда мы были подростками и делали глупости, теперь же всё иначе. Наши родители женаты, и встречи всё равно не избежать. А раны… раны давно затянулись и присыпались пеплом сгоревшей первой любви. Глупой и ненастоящей.

Шевцов в индивидуальной палате. Всё ещё спит. Я присаживаюсь в кресло у койки и рассматриваю его.

Алексей очень изменился. Он уже в одиннадцатом классе выглядел взрослым мужчиной. Что же говорит теперь. Как говорят, косая сажень в плечах — здорово раздался. Бугры выпирающих раскачанных мышц. От самых запястий и до простыни, прикрывающей с середины груди, видны разбросанные татуировки. Я замечаю ту, с которой уже знакома — чёрный дракон на плече. Чувствую неприятную горечь воспоминаний, подкатывающих к горлу.

Лицо тоже изменилось. Даже сейчас, спящий и измождённый, Лекс выглядит опасно. Складка между бровей и пробившаяся тёмная щетина, что стала значительно гуще.

— Всё рассмотрела, бестолочь?

Дергаюсь от неожиданности. Господи, неужели я думала, что шесть лет могли его изменить? Начать с оскорбления — это так его.

— Классный халатик, сегодня в тему, — его голос ещё хрипит, но интонация бьёт, заставляя снова почувствовать себя маленькой испуганной девочкой в чужом доме.

— Привет, Лёша, — выдавливаю из себя, выпрямляя спину.

И тут вдруг его взгляд меняется. Шевцов прищуривается и тянется рукой, опутанной трубками. Слегка касается пальцем моего колена, а потом потрясённо выдыхает:

— Ты настоящая?

— Какой сейчас год?

Шевцов отвечает мне недоумённым взглядом.

— В смысле?

— Назови год, полные фамилию, имя, отчество…

— Год рождения, табельный номер оружия, — недовольно перебивает он меня. — Я понял.

Поднимаю бровь в ожидании ответа, выдерживая его взгляд.

— Две тысячи девятнадцатый, — недовольно чеканит Алексей, сердито глядя мне в глаза. — Шевцов Алексей Викторович. 1994. Гвардии сержант. Табельный номер оружия 20/28. Довольна?

— Вполне, — складываю руки на груди.

Молчим, продолжая сверлить друг друга взглядами. Это как-то немного неправильно. Он недавно перенёс наркоз и сейчас на сильных анестетиках, а я тут самоутверждаюсь.

— Извини, — сдуваюсь. — Просто ты спросил, реальна ли я. Я должна была проверить.

Алексей молчит, а потом переводит взгляд в потолок.

— Ты мне снилась, — говорит так тихо, что я едва различаю. — После каждого грёбаного боя. Поэтому я и решил, что ты ненастоящая.

Это тихое признание вдруг выбивает почву у меня из-под ног, заставляя давно замершее сердце заколотиться. Или же снова виноват наркоз. Но я сижу как приклеенная, и не могу ничего ответить.

— Итак, ты врач, — спустя бесконечные минуты молчания произносит Алексей.

— Да. Сегодня мой второй рабочий день.

— Специальность?

— Психиатр-невролог.

— Отлично, — усмехается. — Мне уже нужен психиатр?

— Он всем нужен.

— Это точно, — Шевцов хрипло смеётся, пытаясь приподняться выше, чтобы сесть.

— Стой! — испуганно подпрыгиваю со стула и кладу руки ему на плечи. — Тебе нельзя вставать! Ещё очень рано.

Скрипнув от злости зубами, Шевцов откидывается на спину, а я отдёргиваю руки, словно обжёгшись. Так не пойдёт, доктор Яна. Нужно выпутываться из этой электрической сети вокруг сводного брата. Все мои чувства сигналят об опасности, к ним стоит прислушаться.

После пережитого стресса для Шевцова и так всё слишком. Он даже не поинтересовался своим состоянием. Или же решил, что я так себе врач.