Теория Фрейда - Эрих Фромм

Другое сновидение, касающееся матери, относится к детству Фрейда, когда ему было семь-восемь лет; он его все еще помнил и подверг толкованию тридцатью годами позже. «Я видел мою любимую мамочку с особенно мирным, сонным выражением лица. Ее внесли в комнату два или три человека с птичьими клювами и положили на постель» [4; 583]. Фрейд помнил, что проснулся в слезах, с криком, – это понятно, если учесть, что ему снилась смерть его матери. Тот факт, что он так живо помнил этот сон после тридцати с лишним лет, показывает его значение. Рассматривая оба сна вместе, мы видим мальчика, ожидающего, что мать исполнит все его желания, и глубоко испуганного мыслью о том, что она может умереть. Впрочем, то обстоятельство, что Фрейд сообщает только о двух сновидениях, если рассматривать его с психоаналитических позиций, возможно, доказывает предположение Эрнеста Джонса, «что в самые ранние годы Фрейд имел чрезвычайно сильную мотивацию скрыть некую важную фазу своего развития – возможно, даже от самого себя. Я рискнул бы предположить, что это была его глубокая любовь к матери» [7; Vol. 2; 409]. Другие факты, которые нам известны, указывают в том же направлении. Может быть, то, что Фрейд испытывал сильную ревность к своему брату Джулиусу, родившемуся, когда самому Фрейду было одиннадцать месяцев, и что он никогда не любил сестру Анну, которая была на два с половиной года его младше, и не дает особых подтверждений этой гипотезе, но существуют другие, более специфичные и более яркие факты. В первую очередь это его положение любимого сына, которое было подчеркнуто очень драматично событием, случившимся, когда сестре Фрейда было восемь лет. Их мать, «которая была очень музыкальна, заставляла девочку практиковаться на фортепьяно, но хотя это было на некотором расстоянии от «кабинета», звуки так беспокоили юного Фрейда, что он настоял на том, чтобы с фортепьяно расстались; так оно и произошло. В результате никто в семье не получил музыкального образования, как впоследствии и дети самого Фрейда» [7; Vol. 1; 17]. Нетрудно представить себе, какое положение занимал десятилетний Фрейд в глазах матери, если он мог помешать музыкальному образованию членов семьи потому, что ему не нравился «шум» музыки[2].

Глубокая привязанность к матери нашла выражение в позднейшей жизни Фрейда. Он, который, помимо партнеров по игре в тарок и коллег, мало на кого тратил свое свободное время (включая собственную жену), каждое воскресное утро посещал свою мать и до старости приглашал ее каждое воскресенье к обеду.

Эта привязанность к матери и роль обожаемого любимого сына имели важные следствия для развития характера Фрейда, которые он осознавал и отразил в автобиографических записях: «Человек, который был безусловным фаворитом своей матери, на всю жизнь сохраняет чувство победителя, ту уверенность в успехе, которая часто настоящий успех и приносит» [2; Vol. 4; 367]. Материнская любовь по определению безусловна. Мать любит своего ребенка, в отличие от отца, не за его достоинства, не за его достижения, но потому, что это ее ребенок. Восхищение матери сыном также безусловно. Она преклоняется перед ним и обожает его не за то или иное деяние, а потому, что он – это он и он – ее сын. Такое отношение оказывается особенно выраженным, если сын – любимец матери и к тому же мать обладает большей жизненной силой и воображением, чем отец, и поэтому управляет семьей, как, по-видимому, случилось в семье Фрейда [10; 272]. Обожание матери в детстве приносит то ощущение победы и успеха, о котором говорил Фрейд. Его не нужно приобретать, оно не подлежит сомнению. Подобная уверенность в себе рассматривается как нечто само собой разумеющееся, ребенок ожидает уважения и восхищения, она дает ему ощущение превосходства над средним человеком. Естественно, такой тип выпестованной матерью высочайшей уверенности в себе встречается как у чрезвычайно одаренных людей, так и у посредственностей. В последнем случае мы часто наблюдаем трагикомическое несоответствие между запросами и дарованиями; таланту же бывает обеспечена мощная поддержка для развития его дара. Мнение о том, что Фрейд обладал таким типом уверенности в себе и что она основывалась на привязанности к матери, высказывает и Джонс: «Эта уверенность в себе, – пишет он, – которая была одной из выдающихся черт Фрейда, лишь редко изменяла ему, и Фрейд был, несомненно, прав, относя ее за счет надежности материнской любви» [7; Vol. 1; 5].

Такая сильная привязанность Фрейда к матери, которую он по большей части скрывал от других, а может быть, и от себя самого, имеет величайшую важность не только для понимания характера Фрейда, но и для оценки одного из его фундаментальных открытий – Эдипова комплекса. Фрейд объяснял привязанность к матери вполне рационалистически: как основанную на сексуальном влечении маленького мальчика к женщине, с которой он более всего близок. Однако, учитывая интенсивность его любви к собственной матери и тот факт, что он пытался ее подавить, вполне понятно, что он интерпретировал одно из самых мощных побуждений человека – жажду заботы, защиты, всеобъемлющей любви и поддержки матери – как более ограниченное желание маленького мальчика удовлетворить через мать свои инстинктивные потребности. Фрейд открыл одно из самых фундаментальных устремлений человека – желание оставаться связанным с матерью и тем самым с ее лоном, с природой, с до-индивидуальным, до-сознательным состоянием, – и в то же время противоречил своему открытию тем, что ограничил его небольшой частью инстинктивных побуждений. Его собственная привязанность к матери была основой и его открытия, и его сопротивления осознанию того, что его привязанность привела к ограничению и искажению этого открытия[3].

Однако привязанность к матери, даже очень благополучная, предполагающая неоспоримую уверенность в материнской любви, имеет не только позитивную сторону, давая абсолютную уверенность в себе; она имеет и негативную сторону, выражающуюся в создании чувства зависимости и в возникновении депрессии, если эйфорическое наслаждение безусловной любовью и восхищением отсутствует. Представляется, что эти зависимость и незащищенность и были центральными элементами в структуре и характера Фрейда, и его невроза.

Незащищенность Фрейда проявилась в виде, очень характерном для орально-рецептивной личности, – в боязни голода. Поскольку безопасность такого человека основывается на уверенности в том, что мать накормит, будет заботиться, любить и восхищаться, его страхи связаны именно с возможностью того, что эта любовь иссякнет.

В письме Флиссу от 21 декабря 1899 года Фрейд пишет: «Моя фобия, если угодно, заключалась в боязни нищеты или скорее голода; она возникла из моей инфантильной прожорливости и была усилена тем обстоятельством, что у моей жены не было приданого» [5; 305]. Ту же тему Фрейд затрагивает в другом письме, от 7 мая 1900 года: «В целом – за исключением одной слабости, моего страха перед бедностью, – у меня слишком много здравого смысла, чтобы жаловаться» [5; 318. – Курсив мой. – Э.Ф.].