Летний брат - Яап Роббен

открывает, будто забыл, почему зажмурился.

За окном на выжженном солнцем поле играют в теннис две девушки. В основном они только подбрасывают мяч. Их ракетки каждый раз слишком поздно бьют по воздуху, всегда мимо. Затем они ищут резиновый теннисный мячик, поднимают его и снова подбрасывают. Они обе усердно сгибают колени и глядят очень сосредоточенно. Одна сжимает двумя руками ручку ракетки, другая отложила свою ракетку в сторону и обеими руками подбрасывает мяч. Удар. Мимо. Поиски в кустах.

— Думаю, что твой брат хочет поспать.

Па берет Люсьена за стопы — единственную часть тела, укрытую одеялом, — отчего он как бы и касается его, но в то же время и не дотрагивается.

— Пойду кофе возьму. — Он зашаркал к двери. — Скоро вернусь.

Он побил собственный рекорд: обычно ему удается продержаться дольше, прежде чем он уйдет.

— Люсьен, — говорю я, — хочешь шоколада?

Лента туго обтянута вокруг яйца, я стягиваю ее для брата. Шуршание целлофана будит его любопытство, голова поднимается из вмятины на подушке.

— Смотри, — говорю я ему и костяшками пальцев разбиваю шоколад на кусочки, — это тебе.

Я держу перед ним обломок яйца.

— Хочешь попробовать?

Люсьен начинает раскачиваться, и я кладу шоколад ему в рот. Его неровные зубы мельче, чем я помню, наверное, потому, что его голова опять стала больше. Он сосет шоколад, жует и чавкает. Одновременно он поднимает руки и медленно начинает двигать пальцами, будто играет на невидимом пианино.

— Ще-ще-ще! — сердито выкрикивает он.

— Еще хочешь?

Я, дразнясь, показываю ему еще кусок. Он очень широко открывает рот, и я боюсь, что в уголках он может порваться. Так что я быстрее кормлю его. Когда он еще жил дома, я понимал, что он имеет в виду своим бормотанием: на столе стояла еда, до которой он не мог дотянуться, или он замечал пылесос, которого боялся.

— Брайан, — показываю я ему как надо, — скажи: Брайан. Тогда дам еще кусочек.

Я забираюсь на широкий подоконник. Пятками слегка бью по батарее.

— Брайан, — повторяю я, — Бра-йан.

Вдруг он начинает метаться из стороны в сторону так сильно, что колесики под ножками его кровати нещадно скрипят. Люсьен вытягивает руку в моем направлении. Его пальцы хватают воздух.

— Ты понял? Ты вспомнил, кто я? — Я показываю на себя на магнитной доске. С мучительной гримасой на лице он пытается выглянуть на улицу, его взгляд скользит мимо меня. — Хочешь посмотреть, как они играют?

Я оборачиваюсь и подпрыгиваю от испуга. К стеклу прижалась щекой девушка.

— Кто это?

Она прикладывает к стеклу другую щеку, оставляя на окне носом жирный отпечаток. Люсьен издает звук, какого я еще ни разу от него не слышал. Он воет. Волосы девушки завязаны в хвост на затылке, но два черных локона спускаются, словно занавески, вдоль ушей. Она медленно слизывает пыльцу со стекла, оставляя чистые пятнышки. Затем отклоняется назад, держась обеими руками за подоконник, чтобы оценить результаты своих усилий.

— Ты с ней знаком?

Кажется, только в этот момент она заметила меня и улыбнулась. Я не уверен, живет ли она здесь или, как и я, пришла навестить кого-то.

— Это твоя девушка?

Люсьен просто захлебывается в собственном энтузиазме. В белках его глаз набухли красные жилки, он давится воздухом и судорожно выдыхает его обратно.

Девушка машет ему двумя руками. Я похлопал Люсьена по спине, и он притих. Девушка ушла. Люсьен снова закашлялся. Повсюду капли яблочного пюре: на губах, на подбородке и на футболке.

— Тихо-тихо, не подавись.

Я беру его кружку с тумбочки и вставляю узкое горлышко для питья ему в рот. Он отчаянно трясет головой.

— Тише-тише.

Он пытается оттолкнуть кружку, которую я держу перед ним. Я надеюсь, что кто-нибудь, кто может помочь, пройдет по коридору мимо палаты, потому что я боюсь оставить Люсьена одного, пока буду бегать за помощью. К счастью, его дыхание постепенно выравнивается. Налетает еще один приступ кашля.

— Все нормально?

Он пытается что-то сглотнуть. Я подношу кружку с водой к его губам. Он отпивает пару глотков и отворачивается.

— Дай знать, если еще захочешь, — говорю я и ставлю кружку на подоконник так, чтобы ему было видно.

— Это ведь была твоя девушка или типа того? — Я выглядываю проверить, не спряталась ли она под окном, но обнаруживаю там только поросшие мхом плитки и полоску позеленевшего гравия. — Она часто вот так приходит?

Ответа, конечно, не последовало.

У дверей послышалось шарканье, и я подумал, что это па с кофе вернулся. Или кто-то из персонала. Ручка двери опустилась, так что там точно кто-то есть.

— Здравствуйте, — говорю я. В дверь заглянула лизунья окон. — Это ты?

Хихикнув, она снова прячется.

— Ты можешь войти.

Дверь распахнулась, ударившись ручкой об ограничитель на стене.

— Вот она я! — воскликнула она, подняв обе руки вверх. Ее уже нельзя назвать девочкой, но еще нельзя назвать женщиной. Такая «девщина», у которой уже есть грудь. На ней юбка, похожая на абажур, а одна нога завернута внутрь, из-за чего кажется, что левая нога все время норовит подставить подножку правой. У кровати Люсьена она останавливается. Уставившись на меня, она будто пытается проникнуть ко мне в голову через зрачки.

— Брайан, — сказал я, — меня так зовут. А тебя?

— Щелма.

— Привет, Щелма.

— Не-е-е-е-ет, Щ-щ-щ-щелма.

— Щелма?

— Не дразнить! Щел-ма!

Она вытаскивает свою футболку с Минни-Маус из-под юбки и задирает ее до подбородка. Под футболкой у нее черная майка, с которой она срывает нашивку с именем.

— Гляди, — сердито приказывает она.

Та сторона, на которую приклеивается нашивка, вся в черных катышках. Она прикладывает наклейку обратно к груди и прижимает.

— Должна клеиться.

— Селма, — читаю я вслух.

Она довольно кивает.

— Ты тоже живешь здесь?

Ее лоб собирается в складочки.

— Я почти новенькая.

— Как давно ты тут?

— Длиннее, чем неделю, — неожиданно громко отвечает Селма. В ее исполнении все слова звучат как будто более выпукло, чем когда я сам их произношу.

— Две недели?

— Длиннее!

— Месяц?

— Может быть. — Она запрокидывает голову и смотрит на меня так, будто я должен знать ответ. — Раньше я жила с бабушкой.

Люсьен, насколько мог, развернулся в нашу сторону.

— Его я уже знаю, — говорит она и неловко ковыляет мимо меня к кровати. — Я же тебе нравлюсь, да?

Люсьен воет.

— Я же тебе нравлюсь, да?

Она берет его лицо в руки и сжимает щеки, так что губы складываются в трубочку. На мгновение я испугался, что она его сейчас поцелует. Ресницы Люсьена трепещут от испуга, когда она проводит большими пальцами под его глазами.

— Ему так не нравится, — говорю я.

— Нравится-нравится.

Теперь Селма