За домом белого кирпича, у реки… - Глеб Халебски

необузданный вихрь чувств: так хотелось увидеть её, обнять покрепче, полюбоваться ей, прежде чем неизбежно рассказать то, что должен… Но любимой на месте не оказалось… Почти час я ждал её, с надеждой глядя на пыльную дорогу, исхлестываемый вдоль и поперёк плетью ветра. Трясущимися от холода и от неудержимого волнения руками, размешанного ноющей болью в сердце, я тридцать раз набирал заветный номер. Гудки томно и нудно жужжали в трубке, останавливались, а потом шли снова – полчаса не прекращал я попыток. Ничего больше поделать не мог…

Я долго стоял один возле дома, смотрел, как солнце прячется за реку. Уныло и тоскливо подмигивали бронзовыми отблесками заката окна, белый кирпич слегка розовел в тёплых лучах. Трава и невысокий камыш, ещё не утратившие красок жизни, выглаживались вдоль берега синхронно с водой, будто кто-то невидимый проводил по ней рукой – как кота гладил против шерсти. Тёмные глазки домиков, низеньких, почти в человеческий рост, глядели на меня из-за далёкого берега то ли сочувственно, то ли просто так, из интереса: много лет заброшенные и одинокие, они точно искали контакт с им подобными – окунувшимися в ту же беду. И, вот, отыскали, в моём лице… За ними простирались степи: широкие и неисхоженные, где золотые урожаем, а где и пёстрые диким полем – желтыми, сиреневыми, синими цветами – на все вкусы островками. Только ветер мерил их своим конем, вдоль и поперёк изъезжал их… Он и доносил сюда, из-за речки, их родное до глубины души благоухание – запах степей, бескрайних, как и то, что у нас за душой… То, что не сможем мы извлечь оттуда никогда. То, что останется навсегда невыявленным и сокрытым от всего и от всех… То, что и есть мы на самом деле…

Так красивы и так тоскливы были эти пейзажи! Замечал я ещё давно, что невозможно без грусти любоваться природой – обязательно закрадывается во внутрь что-то печальное, разрастается и заполняет всю душу – тяготит и восхищает… Но нет счастья в этом восхищении, есть только ноющая грусть… Красивая и восторженная… А она всё не приходила… И так скверно на душе было…

Где же ты, моя дорогая, любимая? Та, рядом с кем всё обретает прелесть и смысл, та, без которой нельзя уйти от тоски? Почему не пришла ты ко мне в такой значимый день? Непредсказуема жизнь, бесчувственна и бурляща – может быть, последний раз могли увидеться мы, а завтра – с потрохами съест меня рак…

И тут раздался звонок… Я с воодушевлением выхватил телефон из кармана, настолько быстро, насколько это было возможно и… Разочарование кольнуло сердце – тревожил меня незнакомец. Почему-то в самые лирические моменты объявляются какие-то люди, совсем ненужные и неинтересные, отвлекают от главного. Может, не со злости делают они это, но от этого ничего не меняется – по-прежнему остаются они для нас мешающими и неловкими…

Сначала я не хотел отвечать, но телефон настойчиво просил об обратном – и я снял трубку. На удивление, это не был злосчастный консультант какой-то известной сети или новая стоматологическая клиника, звонила её мать – той, кого я так любил. Осушило горло злое причувствие, которое оправдалось впоследствии, но намного сильнее, чем я ожидал…

С ужасом я выслушивал её выплаканный сухой голос, временами прерываемый сухим кашлем. Говорила она много, даже слишком, но пулей засели в голове моей только несколько фраз, шокирующих меня до глубины души, остальные пронеслись сквозь меня – на фоне тех злосчастных слов их не было вовсе…

Несколько секунд я стоял в недоумении, окаменевший от головы до ног: никак не мог поверить… С ужасом повторял я у себя в голове эту жуткую новость, страшнее которой выдумать не мог: "Умерла, задохнулась в дыму пожара, умерла"…

На минуту мне даже почудилось, что всё происходящее – сон, гадкий и мерзкий, медленно переходящий в кошмар. Насмешка откуда-то сверху над моей любовью… Но такой сон действительно шёл, и назывался он жизнью – и осознание скоро обрушилось на меня громоздкой скалой – грудой ясных и отчётливых мыслей, чтоб разбить меня вдребезги: такого отчаяния я не испытывал ещё никогда. Это была моя первая истерика – вопль боли, ужаса, и страха – всё слилось воедино и рухнуло на меня одной огромной глыбой.

Долго, со слезами на глазах, с рвущим душу отчаянием, я катался по земле, где когда-то лежали мы рядом, где любовались мы звёздным небом. С силой бил я руками землю, вырывал траву и волосы, до невозможности хотелось кричать, но крик почему-то застревал в горле, в каком-то горьком комке, и не в силах был вырваться наружу. Ничего не видел я перед собой, будто смерть уже забрала меня, а тело билось в агонии, чтоб скоро последовать за душой в тёмное царство… Не думал, что человеку может быть так плохо…

Только через несколько минут я, грязный и изможденный, с руками в крови и земле, немного опомнился. Я лежал на спине и смотрел в серое плачущее небо: дождь всё падал и падал, точно со мной оплакивая потерю. Не описать перемен, случившихся со мной за это краткое время. Что-то сломалось во мне, или, вернее сказать, умерло – какая-то неполноценность, раздробленность объявилась внутри, как будто меня, стеклянного, бросили силой об камень: и разлетелся я на множество кусочков… Настойчиво стояла перед глазами наша последняя встреча: как смотрели мы друг другу в глаза, как разговаривали мы, с нежностью держась за руки, как мечтали о счастливом будущем, где будем мы неразлучны…

Я неторопливо поднялся и сбросил с себя куртку, следом – рубашку: в груди болело невыносимо, точно меня насквозь пробили ржавым прутом, и только ветер, единственный мой союзник-санитар, холодной лаской немного приглаживал рану… Забрал бы ты меня прямо сейчас, ветер, чтоб не чувствовать, не видеть всего этого! Развеял бы ты меня по полям и по рекам, пронёс бы над теми милыми домиками и городом, чтоб потерял я способность чувствовать, чтоб уснул я навек…

Гонимый своим отчаянием и болью, которая хоть и притихла, но не ушла, я подобрёл к берегу. Серая, под цвет неба, вода тянула к себе, будто звала. И я упал – бросился добровольно в её объятия, вероятно, последние, которые мне придётся испытать на себе. Ледяная вода приласкала – я почти перестал чувствовать боль, и я поплыл – неторопливо двинулся к заходящему солнцу, навстречу своей прячущейся за горизонт жизни… И, вдруг, померещилась мне она, красивая, как ничто на белом свете,