Мудрость Востока и Запада. Психология равновесия - Пол Экман

Предчувствуя, что благодаря различиям западной и буддистской философий наша дискуссия может породить новые идеи, я попытался выяснить мнения двух моих коллег, с которыми я встретился на конференции, организованной в 2000 году Институтом разума и жизни. Одним из них был Мэттью Райкард. Мэттью получил докторскую степень по биологии в 1972 году, но затем ушел из мира науки и стал тибетским буддистским монахом, известным автором книг и фотографом. Он провел в монастыре Шехен в Непале более тридцати лет и служил у Далай-ламы переводчиком с французского. Мэттью неоднократно гостил в моем доме и любезно согласился стать объектом научного исследования выражений эмоций и их физиологии. Это исследование состояло из серии экспериментов. Я также отослал конспект своих идей Алану Уоллесу, который принял монашеский сан в 1973 году и учился вместе с Далай-ламой до того, как покинул монастырь, чтобы вернуться в США для завершения образования и для женитьбы. Алан является автором многих книг по медитации и основателем некоммерческого Института исследования сознания в городе Санта-Барбара. Он также стал моим хорошим другом и участвовал в качестве преподавателя медитации в одном из моих исследовательских проектов. И Мэттью и Алан добавили в мой конспект собственные идеи и затем убедили меня попытаться установить контакт с Далай-ламой через его канцелярию.

Зная, что рабочий график Далай-ламы и так уже очень плотный, я не рассчитывал, что мне будет выделено те десять — двенадцать часов времени, которые, как я полагал, потребуются для обсуждения этих вопросов. Тем не менее я направил свою просьбу Туптену Джинпе, известному тибетскому ученому и бывшему монаху, который состоял при Далай-ламе переводчиком с английского, когда тот путешествовал за пределами Индии. Джинпа оказался очень приятным и любезным человеком, с которым мы легко установили теплые отношения. В своем письме к нему я спросил, считает ли он вопросы, изложенные в моем конспекте, достаточно важными для того, чтобы я имел основание просить о личной встрече с Далай-ламой. Джинпа направил мне восторженный ответ. Он добавил несколько своих вопросов и затем приложил максимум усилий для того, чтобы организовать мне трехдневную встречу с Далай-ламой. Этого события мне пришлось ждать четырнадцать месяцев.

В результате настойчивости Джинпы 23 апреля 2006 года Далай-лама и я провели одиннадцать часов вместе, обсуждая вопросы, изложенные на двадцати четырех страницах текста, об эмоциях и сострадании, а также другие вопросы, которые естественным образом возникали в ходе нашей беседы. Это был первый из трех наших откровенных диалогов, которые состоялись между нами в период пятнадцати месяцев и продолжались в общей сложности тридцать девять часов.

Наша первая беседа состоялась в Либервилле, штат Иллинойс, в роскошной комнате загородного дома семьи Прицкеров, управляющей Hyatt Corporation. Стены комнаты был украшены предметами одной из лучших частных коллекций азиатского искусства в США. Я занял место слева от Далай-ламы. Однако правильнее было бы сказать — «примостился», поскольку во время всей беседы я сидел на самом краешке стула, вытянувшись в направлении Далай-ламы. Передо мной на кофейном столике лежал подготовленный мною конспект вопросов. Рядом с конспектом находились листы бумаги с заметками, которые я делал во время беседы. Мы обсуждали каждый пункт моего конспекта и многие другие вопросы, одни из которых имели прямое отношение к заявленной теме, а другие были просто слишком интересны, чтобы оставить их без внимания.

Мы оба испытывали возбуждение, вызванное задачей реорганизации мышления с учетом мнения собеседника, и такая целеустремленность была хорошо заметна. Но мы также выражали искренний энтузиазм и радость, что проявлялось в громком разговоре и частых взрывах смеха. Мы сели за стол, имея собственные устоявшиеся точки зрения, которые вели свое происхождение из совершенно разных источников, и каждый из нас был знатоком в своей области. Мы также знали, что у нас, вероятно, не будет другой такой возможности. Далай-ламе на момент нашей беседы был семьдесят один год, а мне — семьдесят два.

Мы решили посвятить значительную часть этих трех дней интенсивной двусторонней дискуссии. Я этим прежде никогда ни с кем не занимался, а для Далай-ламы, как мне было известно, такое мероприятие также было крайне редким. Мы уже осознавали ту прочную связь, которая возникла между нами во время предыдущих встреч, сопровождавших научные конференции, в присутствии большого числа людей. Во время конференции 2000 года у меня возникло ощущение deja vu, как если бы я был знаком с Далай-ламой в течение долгого времени. Далай-лама также почувствовал эту связь, возникшую между нами. В своей книге «Вселенная в одном атоме» он написал: «Я ощутил родственную связь с ним и почувствовал, что в основе его деятельности лежит искренняя этическая мотивация, предполагающая, что если бы мы лучше поняли природу наших эмоций и их универсальность, то мы могли бы выработать у людей более сильное ощущения сходства». Буквально в следующем предложении он отпускает шутливое замечание, в котором, как и во всех его шутках, содержится доля правды: «К тому же Пол говорит как раз в том темпе, который позволяет мне без труда понимать его мысли, выражаемые на английском языке».

Как и следовало ожидать, во время этой беседы с главным представителем одной из мировых религий, который к тому же является главой государства и регулярно получает угрозы в свой адрес, мы были не одни. У входа в комнату дежурил офицер службы охраны Государственного департамента США, которого каждые тридцать минут сменял его напарник. Другие агенты службы безопасности дежурили вокруг дома. У ворот круглые сутки находилась специальная машина на случай необходимости быстрой эвакуации. На другом конце комнаты в сорока футах от нас член тибетского правительства в изгнании наблюдал за обстановкой вокруг дома с высокого балкона.

Справа от Далай-ламы сидел мой союзник в этом предприятии Туптен Джинпа, который выступал в роли переводчика, а рядом с ним находился другой тибетец, геше Доржи Дамдул (слово геше применяется к тем тибетским ученым, которые в изучении тибетского буддизма достигли уровня знаний, эквивалентного уровню знаний доктора наук на Западе). Время от времени Доржи отвечал на вопросы Далай-ламы о том, насколько мой комментарий соответствует тибетской философии. Он прекрасно говорит по-английски и поэтому не нуждался в переводчике для понимания того, что говорил я, и обращался непосредственно к Далай-ламе по-тибетски, но делал это только тогда, когда его об этом просили.

Свидетелями нашей беседы были также несколько других людей, включая американского врача Далай-ламы Барри Керзина, который тремя годами ранее принял сан буддийского монаха, и личного тибетского врача Далай-ламы доктора Цетана Садутшанга. Врачи присутствовали как потому, что их интересовала тема нашей беседы, так и потому, что Далай-лама только накануне выписался из Mayo Clinic, где он проходил регулярное обследование. На расстоянии двадцати пяти футов от нас, в другом конце большой комнаты, сидела моя семья: мой сын Том Экман, который недавно окончил школу правоведения и никогда прежде не встречался с Далай-ламой; моя жена Мэри Энн Мейсон, которая была деканом факультета Калифорнийского университета в Беркли и в 2003 году присутствовала (а качестве безмолвного наблюдателя) на моей двадцатиминутной аудиенции у Далай-ламы, во время которой обсуждался вопрос, возникший у меня в ходе научного исследования («Почему медитация, сосредоточенная на дыхании, благотворно влияет на эмоции?»); и моя дочь Ева Экман, актриса, писательница и социальный работник, участвовавшая в той пятидневной конференции по деструктивным эмоциям, на которой я впервые встретился с Далай-ламой в 2000 году.