Вне клана - Валерия Веденеева

Карик жестом указал на меня, и девушка шагнула внутрь. И пока она шла, ее изучающий взгляд ни на мгновение не отрывался от моего лица. Вот она остановилась напротив, оказавшись ростом мне до подбородка, подняла голову, все так же вглядываясь мне в лицо. Потом подняла руку и молча оттянула ворот моей рубахи, так что рисунок родинок оказался на виду. Несколько мгновений смотрела на них, потом отпустила ткань и отступила на шаг назад.

Развернулась к писарям.

— Какими слепцами надо быть, чтобы принять этого сельского увальня за моего брата? Да только посмотрите на его плебейские черты лица! Этот уродливый нос, широкие скулы, блеклые глаза, тупой взгляд! Еще одна подобная дурость — и я прикажу вдвое урезать вам жалование!

— Э-э, милостивая дана… — начал Карик, но девушка, не слушая, резко развернулась и вышла в распахнутую дверь.

— Уродливый нос? — повторил я ей вслед и на всякий случай еще раз пощупал названную часть лица — прямой нос с горбинкой, и даже не ломанный. — Блеклые глаза? — глаза трогать смысла не было, блеклость на ощупь не определялась.

— Не слушай ее, — подал голос второй писарь, Умос. — На самом деле ты парень видный, девки на тебя сами вешаться будут. А дану Вересию за глаза называют не иначе как даной Злюкой. Стерва еще та.

— Это простые бабы бывают стервами, — Карик наставительно поднял вверх указательный палец. — А про благородных надо говорить — дана с характером.

— Угу, дана со стервозным характером, — буркнул Умос и кивнул мне. — Ладно, парень, ты не единственный живчик, там еще другие очереди ждут.

Они записали меня в свою ведомость как Рейна — «Точно Йоргом не хочешь? Точно-точно? А может передумаешь? Нет? Эх…» — и, наконец, отпустили. Правда, не на все четыре стороны, а на одну строго определенную — в направлении казарм, обычных сельских домов, выделенных для таких как я, выживших в битве, но лишившихся памяти.

Пока я туда шел, мои мысли крутились вокруг даны Вересии и ее странного поведения. Вот момент, когда она впервые увидела меня. Что ее взгляд тогда выражал?

Мне показалось, что изумление — очень сильное изумление. А потом она будто стерла все эмоции, заледенела.

Изумление — потому что ожидала увидеть кого-то другого?

Потому что я не был похож на ее пропавшего брата?

Или наоборот — потому что был слишком похож?

Но если похож, если я действительно был пропавшим внуком даны Энхард, почему она меня не признала? Могла ли у нее быть личная вражда с братом, могла ли она посчитать, что это отличный способ ему отплатить? А может все проще и дана Вересия просто не хотела делить с братом наследство? Кто их знает, этих благородных, как у них там все устроено.

Или же я походил на другого человека, которого дана Вересия тоже знала, но, по своим причинам, признавать не хотела?

Вариантов было множество, но вряд ли я пойму, какой верен, пока память не вернется...

А если память вообще не вернется?

Эта мысль заставила меня на мгновение споткнуться.

Ну что ж, тогда оставался еще один вариант — встретиться с самой даной Энхард. Если я действительно ее внук, она меня признает.

Глава 2

В казарме оказалось людно. Были там не только рядовые, но и, судя по другому крою одежды и по оружию, один офицер. Сидя на единственном табурете, он что-то рассказывал, а остальные, человек двадцать, расселись вокруг него на деревянном полу и внимательно слушали.

Закрыв за собой дверь, я прислонился к стене, решив, что послушать мне тоже не повредит.

-… так вот и получилось, что вы — это все, что осталось от отрядов Инхард, Рабан, Северин, Сиджи, Рхода, Кириак и Мадус, — продолжал офицер свой рассказ, начало которого я не захватил. — К сожалению, архивы отрядов уничтожены, поэтому мы не можем определить ваши имена, должности и то, принадлежите ли вы к какому-нибудь из кланов. Наши маги установили, что последним проклятием, использованным врагом, стало проклятие Уничтожения. Однако, благодаря защитам, оно сработало лишь частично, и не уничтожило вас, а лишь стерло вам память и временно лишило сознания и дыхания.

Один из сидевших вскинул руку.

— Фор Корч, разрешите вопрос? — и на кивок офицера продолжил. — Враг, с которым мы воевали, кто он?

Офицер заметно помрачнел, но ответил сразу:

— Кирейн ис-Мерудат, верховный дан Темного Юга. Впрочем, сейчас это имя вам ничего не скажет.

— И мы победили?

— Если бы не победили, то не сидели бы тут, — офицер поднялся. — Ну что ж, основное я вам рассказал. Мы пробудем здесь до тех пор, пока не соберем всех выживших. На это уйдет, вероятно, еще неделя. Если ваши воспоминания к тому времени не восстановятся сами, начнем поиск ваших родственников.

После ухода офицера выяснилось, что сейчас будет ужин, а потом отбой.

Кормили всех одинаково — каждому налили в миску густой чечевичной похлебки и дали краюху черного хлеба. Вкус и того, и другого показался мне одновременно и знакомым, и непривычным, будто одна часть меня ела подобную еду много лет, а другая часть привыкла к чему-то совсем иному.

Двойственность так меня озадачила, что, наверное, целую минуту я сидел, глядя в пустоту перед собой, и только звук ложки, скребущей по дну миски, привел меня в чувство — это сосед, такой же «живчик», доел свою порцию и теперь вопросительно смотрел в мою сторону. Нет уж, привычная еда или нет, но делиться ею я не собирался.

Свободных лежанок в казарме оказалось больше половины — их поставили с запасом, рассчитывая на появление новых беспамятных бойцов. Я выбрал ту, которая стояла достаточно далеко и от входной двери, и от обоих окон. Выбрал, и только потом подумал, почему так. Память прямо не ответила, только передала смутное ощущение, будто опасность всегда пробиралась внутрь через окна и двери. Какая опасность могла таиться здесь, в обычной деревне, да еще битком набитой солдатами, память умолчала.

Соседи, судя по всхрапывающим звукам, уже спали, но ко мне сон не шел. Глядя в темный потолок, я размышлял.

В рассказе офицера ничего неожиданного не оказалось. И без того ясно, что я участвовал в какой-то битве, раз уж очнулся среди трупов. Еще выяснилось имя побежденного противника —