Детство Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее

Он будит ребенка.

– Давай, – говорит он, – пора вставать. Завтракать.

Они мочатся в углу дворика, бок о бок.

Завтрак – опять хлеб и вода. Ребенок презрительно отказывается от пищи; да и сам он не голоден. Он оставляет поднос на ступеньке нетронутым.

– Мы готовы, – кричит он.

Девушка выводит их через дом на пустую улицу.

– До свиданья, – говорит она. – Можете вечером прийти опять, если понадобится.

– А что же комната, которую вы обещали в Центре?

– Если ключ не найдется или комнату уже заняли, сможете переночевать здесь. До свиданья.

– Минуточку. Вы не поможете нам деньгами немного? – Так побираться ему еще не приходилось, но он не знает, к кому еще обратиться.

– Я сказала, что помогу вам, но не сказала, что дам денег. За этим вам нужно идти в контору Asistencia Social. Можете доехать на автобусе в город. При себе имейте путевые книжки и подтверждение проживания. Тогда сможете получить подъемные. Или же поищите работу и попросите аванс. Меня сегодня утром в Центре не будет, у меня встреча, но если придете и скажете, что ищете работу и хотите un vale, они поймут, о чем речь. Un vale. Сейчас мне уже нужно бежать.

Дорожка, по которой они с мальчиком идут через парковую зону, оказывается не той, и когда они добираются до Центра, солнце уже высоко. За стойкой «Trabajos» – женщина средних лет, с суровым лицом, волосы туго стянуты сзади.

– Доброе утро, – говорит он. – Мы прибыли вчера. Мы – новоприбывшие, я ищу работу. Насколько мне известно, вы можете дать мне un vale.

– Vale de trabajo, – говорит женщина. – Покажите путевую книжку.

Он сдает ей путевую книжку. Изучив, она отдает его обратно.

– Я выпишу вам vale, но какого рода работой вам заниматься, решайте сами.

– Не подскажете, с чего мне начать? Здесь для меня чужие края.

– Попробуйте в порту, – говорит женщина. – Им обычно не хватает работников. Садитесь на автобус 29. Отходит от главных ворот каждые полчаса.

– У меня нет денег на автобусы. У меня совсем нет денег.

– Автобус бесплатный. Все автобусы бесплатные.

– А остановиться где? Можно я затрону тему места, где остановиться? Юная дама, которая дежурила вчера, по имени Ана, забронировала для нас комнату, но мы не смогли получить к ней доступ.

– Свободных комнат нет.

– Вчера свободная комната была, С‑55, но ключ не нашелся. Ключ находился у сеньоры Вайсс.

– Мне об этом ничего не известно. Приходите сегодня после обеда.

– Можно мне поговорить с сеньорой Вайсс?

– Сегодня утром у руководства совещание. Сеньора Вайсс на совещании. Она вернется после обеда.

Уже в автобусе 29 он разглядывает выданный ему vale de trabajo. Это просто листок из блокнота, на котором написано: «Податель сего – новоприбывший. Пожалуйста, рассмотрите возможность его нанять». Ни официальной печати, ни подписи, просто инициалы «P. X.». Смотрится очень неофициально. Хватит ли этого, чтобы получить работу?

Они выходят последними. Порт, хоть и обширен, – причалы тянутся вверх по течению сколько хватает глаз, – кажется странно заброшенным. Всего на одной пристани, похоже, происходит хоть какая-то деятельность: грузят или разгружают некий сухогруз, по трапу поднимаются и спускаются люди.

Он подходит к высокому мужчине в робе, который, судя по всему, командует работой.

– Добрый день, – говорит он. – Я ищу работу. Люди в Центре переселения сказали, что мне следует обратиться сюда. Мне с вами поговорить? У меня есть vale.

– Поговорить можете со мной, – говорит человек. – Но вы не староваты ли для estibador-а?

Estibador? Наверное, вид у него был оторопелый, поскольку человек (бригадир?) жестами показывает, что закидывает за спину груз и сгибается под его тяжестью.

– А, estibador! – восклицает он. – Простите, у меня нехороший испанский. Нет, совсем не староват.

Правду ли он только что услышал от себя самого? Не слишком ли он стар для тяжелой работы? Старым он себя не чувствует, просто не чувствует себя молодым. Он вообще не чувствует никакого особого возраста. Он чувствует себя безвозрастным, если такое вообще возможно.

– Попробуйте меня, – предлагает он. – Если решите, что я не гожусь, я сразу уйду, без обид.

– Хорошо, – говорит бригадир. Сминает vale в комок, швыряет в воду. – Можете начинать сразу. Малец с вами? Пусть побудет тут со мной, если хотите. Я за ним пригляжу. А испанский – это не беда, упражняйтесь. В один прекрасный день он будет для вас в порядке вещей, а не язык.

Он взглядывает на мальчика.

– Останешься с этим господином, пока я буду помогать носить мешки?

Мальчик кивает. Опять он сует большой палец в рот.

Ширины трапа хватает всего на одного. Он ждет, пока другой грузчик спустится с бугристым мешком. Затем взбирается на палубу, спускается по крепкой деревянной лестнице в трюм. Глаза сколько-то привыкают к полутьме. Трюм завален одинаковыми бугристыми мешками, их сотни, может, тысячи.

– Что в мешках? – спрашивает он у человека рядом.

Человек смотрит на него странно.

– Granos, – говорит он.

Он хочет спросить, сколько мешки весят, но времени нет. Его черед.

Наверху груды сидит здоровяк с могучими руками и широкой ухмылкой, его работа, очевидно, – сбрасывать мешки на плечи ожидающего своей очереди грузчика. Он подставляет спину, мешок опускается; он спотыкается, затем хватается за углы мешка, как, замечает он, делают другие мужчины, шагает раз, другой. Удастся ли ему и впрямь подняться по лестнице с этим грузом, как всем остальным? Найдет ли силы?

– Держись, viejo, – слышится голос позади него. – Не спеши.

Он ставит левую ногу на нижнюю ступеньку. Все дело в равновесии, говорит он себе, в устойчивости, в том, чтобы мешок не соскользнул, а его содержимое не сместилось. Стоит чему-нибудь соскользнуть или сместиться, все пропало. Из грузчика превратишься в нищего, дрожащего под жестяным навесом во дворе у чужого человека.

Он заносит правую ногу. Начинает кое-что постигать о лестнице: если упереться в нее грудью, вес мешка придаст тебе устойчивости, а не опрокинет. Левая нога находит вторую ступеньку. Снизу раздается легкий всплеск аплодисментов. Он скрипит зубами. Восемнадцать ступенек (он пересчитал). Он не осрамится.

Медленно, шаг за шагом, отдыхая на каждой ступеньке, слушая бешеное сердце (а если приступ? вот неловко-то будет!), восходит он. На самом верху, покачнувшись, клонится вперед, и мешок опускается на палубу.