Красавица - Рене Ахдие

– Я бы не стал беспокоиться, барышня, – ответил извозчик с намеком на ирландский акцент. – Будет еще много парадов и празднеств в течение месяца во время карнавального сезона. Какой-нибудь вы точно увидите. И подождите еще бал-маскарад в Марди Гра[4]. Это будет лучший вечер из всех.

– Я слышала о карнавальном сезоне от подруги в Эдинбурге, – воскликнула Анабель, худенькая рыжеволосая девчонка с россыпью веснушек на носу. – Весь Новый Орлеан пирует перед Великим постом, soirées[5], балы и костюмированные вечеринки продолжаются неделями.

– Вечеринки! – повторили близняшки из Германии, как только узнали слово, одна из них радостно захлопала в ладоши.

Их просиявшие лица поразили Селину. Затронули что-то в ее сердце. Чувство, которое она запретила себе испытывать с той самой жуткой ночи.

Надежду.

Она прибыла в город посреди празднества. Одна она, и несколько недель fêtes[6] впереди. Толпу переполняло то же чувство предвкушения, которое она видела на лицах девушек, с кем теперь разделяла свою судьбу. Может, в их глазах не было тревоги. Может, цветы просто задрожали от пробуждения, а не от испуга.

Может, Селине необязательно жить в страхе от того, что может случиться завтра.

Пока они ждали, когда улица освободится от шествующих прохожих, Селина наклонилась вперед, все ее тело напряглось, готовое броситься бежать. Она попыталась ухватиться за лозу плюща, свисающую с замысловатого кованого ограждения. Топот шагов отвлек ее, когда толпа расступилась, позволив их повозке проехать.

Нет.

Не для того, чтобы пропустить их.

Для чего-то совсем иного.

Там, под мороком бледно-янтарного света газовых фонарей, стояла одинокая фигура, собирающаяся переходить улицу Декатур. Соломенная шляпа незнакомца была натянута до самых бровей, скрывая черты лица.

Без колебаний их извозчик тут же выказал мужчине почтение, опустив голову в его сторону, точно кланяясь… или, может, отводя взгляд?

Мужчина пересек улицу, плавно перемещаясь от света к тени и обратно, от одного уличного угла к другому… странно. Будто воздух вокруг него был вовсе не воздухом, а водой. Или дымом. Его отполированные туфли ритмично стучали по брусчатке. Высокий. Широкие плечи. Несмотря на вечерний сумрак, Селина могла разглядеть, что его костюм выполнен из хорошего материала, сшит опытными руками. Скорее всего, Сэвил-роу[7]. Ее обучение в ателье мадам Богарне – лучшей кутюрье Парижа – подарило ей навык замечать подобные детали.

Однако его одежда не удивила Селину настолько, насколько поразило его влияние. Он сумел расчистить улицу без единого слова. Женщины с зонтиками, дети с сахарными пончиками и мужчины в элегантных шляпах разбегались от одного его взгляда, брошенного в их сторону.

Вот такой магией она хотела бы владеть.

Селине жутко нравилась идея обладать такой силой, хотя бы во имя свободы, которую та ей даровала бы. Она наблюдала, как мужчина шагает на тротуар, и зависть затмевала ей взор, наполняла ее сердце, занимая место, которое принадлежало надежде еще минуту назад.

Затем он поднял глаза. Его взгляд встретил ее, точно она звала его без слов.

Селина моргнула.

Он оказался моложе, чем она ожидала. Не намного старше ее. Девятнадцать или двадцать, может, но не больше. Позже Селина попытается вспомнить детали. Но ее память словно заволокло туманом, словно масло разлили на поверхности зеркала. Единственное, что она запомнила четко, – его глаза. Они сияли в свете газовых фонарей, словно горели изнутри.

Темно-серые. Точно бочка с порохом.

Он прищурился. Коснулся своей соломенной шляпы в знак приветствия. И ушел.

– О, мои звезды, – вздохнула Пиппа.

Согласные перешептывания на разных языках послышались в рядах сидящих девушек. Они наклонились друг к другу, и их охватило общее воодушевление. Одна из близняшек из Дюссельдорфа сказала что-то на немецком, и ее сестра захихикала, прикрывая рот ладошкой.

Только Селина продолжала смотреть на стремительно удаляющуюся фигуру, прищурившись, прямо как он. Как будто не верила.

Во что не верила, она пока точно не знала.

Их повозка продолжила путь в монастырь. Селина наблюдала, как юноша исчезает во тьме, его длинные стройные ноги уносят его в ночь с завидной уверенностью.

Она думала – что же заставило людей на перекрестке сторониться его? Жаждала такой же власти. Может, если бы Селина вызывала подобное уважение, ей бы не пришлось покинуть Париж. Не пришлось бы солгать своему отцу.

Или убить человека.

«Я не должна здесь находиться».

Эта мысль звенела в голове Ноэми, как бесконечный припев.

Темно. Поздно. Вода шумела у причала на краю Французского квартала, убаюкивая. Гипнотизируя.

Не следовало ей соглашаться на встречу в этом месте, и неважно, каким заманчивым это казалось. Ноэми умнее. Родители научили ее быть осторожной. И церковь научила. Она натянула свою тонкую весеннюю шаль на плечи и поправила розовую шелковую ленту на шее. Когда она обернулась, гранатовые жемчужины на сережках ударили нежную кожу.

Серьги и шелковые ленты на причале посреди ночи?

О чем она думала?

«Я не должна здесь находиться». Кого она надеется впечатлить такой безвкусицей?

Не такого мужчину уж точно.

Любой мужчина, который предлагает ей встретиться во тьме ночи, уж точно не джентльмен. Но Ноэми и сама была не той девушкой, которых обычно называют леди. Она вздохнула. Мартин, ее прежний кавалер, никогда бы не пригласил ее на тайную встречу после заката.

Конечно, от прикосновений Мартина у нее никогда не бежали мурашки по коже и не замирало дыхание.

Не так, как от встреч с этим загадочным поклонником.

Однако если тот не покажется вскоре, Ноэми уйдет домой, проберется обратно через материнский цветник с глициниями и залезет в окно своей спальни, прежде чем кто-то догадается, что ее нет.

Она прохаживалась вдоль причала, клянясь звездам, что дает ему последний шанс. Каблуки под ее юбкой стучали по шероховатым деревянным доскам, турнюр[8] под платьем топорщился в такт шагам. Ветер дул вдоль изгиба реки, принося с собой запах протухшей рыбы – отголоски ушедшего дня.