Афера - Мэтью Кляйн

В общем, я решаю воздержаться от советов. Но у меня и без этого есть что ему сказать. Я говорю тихо, чтобы кроме него меня никто не услышал. Увидев, что я собираюсь ему что-то сказать, парнишка поворачивается ко мне, готовый проникнуться моей жизненной мудростью. Но я думаю лишь о том, что у меня в бумажнике пусто, ведь последние шестнадцать долларов я отдал тому бандиту.

— Слушай, — говорю я очкарику. — Может, вернешь мне шестнадцать баксов?

Из бара я выхожу с сорока долларами в бумажнике. Больше у паренька просто не было, хотя он был готов отдать мне все что угодно. Он даже хотел выписать чек. «У меня на счете достаточно денег», — заверил меня он. Кто бы сомневался! Но от чека я все же отказался. Во-первых, я честный человек, а во-вторых, моему имени незачем светиться в официальных документах.

Вам, наверное, интересно, помог ли я пареньку, соблазнившись перспективой на этом заработать. Да, я вошел в бар с двадцатью баксами (четыре отдал за пиво), а вышел из него с сорока. Но я урезонил человека, размахивавшего пистолетом. А с оружием он был явно на «ты» — видимо, практики хватало. В общем, подумайте сами: а вы бы рискнули подойти к мужику с пистолетом и попробовать предотвратить подобное за сорок баксов? Только отчаянный человек решился бы. За сорок-то баксов. Так кто я, по-вашему?

Ну, ладно, ладно. Признаюсь, вообще-то мысль о наживе у меня тогда возникла. Промелькнула такая мысль.

Я ухожу из бара. Пора домой. Сейчас шесть вечера, и я попадаю аккурат в самый час пик. Чтобы проехать семнадцать километров до своей квартиры в Пало-Альто, мне придется час просидеть в пробках. Уехал бы из Саннивэйла часом раньше, добрался бы вдвое быстрее. Но такие решения принимаются исходя из здравого смысла, а именно здравомыслия мне и не хватает.

Я подхожу к машине и нажимаю на кнопку сигнализации. Моя «хонда» пикает в ответ. Я слышу шаги за спиной. Даже не поворачиваясь, понимаю, что это женщина на каблуках.

Оборачиваюсь. Она идет в мою сторону, едва не сбиваясь на бег. Я видел ее в баре. Она сидела в глубине зала, и в темноте ее было почти не видно. Я обратил на нее внимание только из-за огромных солнцезащитных очков в стиле восьмидесятых. Обычно в баре, где и так света мало, темные очки не надевают.

Блондинка лет двадцати четырех с осиной талией и большой грудью — скорее всего, силиконовой. На ней полосатая кофточка и клетчатые темные брюки, плотно облегающие бедра и расклешенные книзу. Она явно хотела одеться неприметно, но не вышло — такую роскошную женщину, как она, не приметить просто невозможно.

— Вы очень благородно поступили, — обращается ко мне незнакомка.

Наверное, она не видела, как я взял у паренька сорок баксов. Или видела, но не столь требовательна к людям.

— Спасибо, — благодарю я ее.

— Вы так быстро ушли. Чуть вас не упустила.

Я улыбаюсь в ответ. Вежливо, но без особой заинтересованности.

— Можно вас угостить? — спрашивает незнакомка.

Вот вам, друзья мои, еще один урок. Никогда еще за всю историю человечества женщина не предлагала мужчине выпивку просто так. Ей всегда обязательно что-то нужно. Не льстите себе. Вы не настолько хорошо выглядите, не настолько богаты, не настолько забавны — дело совсем не в ваших достоинствах. Если женщина хочет угостить вас выпивкой, знайте: вы для нее лишь простофиля, которого можно обвести вокруг пальца.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Ничего не могу с собой поделать. Она симпатичная. Пожалуй, слишком молода для меня, но, с другой стороны, какие у меня еще на сегодня перспективы? Торчать в пробках? Пить дома в одиночестве?

— Только не в этом баре, — добавляю я.

— Давайте пойдем в другой.

— Пошли.

* * *

Первым попавшимся нам заведением оказался ирландский паб Макмёрфи. Правда, ничего ирландского, кроме приставки «Мак», в нем не было. Да и она доверия не вызывала, приписанная краской другого цвета к фамилии — наверное, владельца в последний момент осенило, что на другом конце города есть еще один Мёрфи и он тоже держит бар. В пабе полно молодых ребят, забежавших сюда после работы. Одеты они черт знает как: джинсы да футболки. Мы находимся в сердце Интернет-вселенной, а на Интернете сейчас помешаны все, и эти ребята, наверное, программисты. Причем сто́ят они больше, чем я в лучшие свои дни, когда все были помешаны на проектах Кипа Ларго. Не помните такого момента? Это был славный, но краткий период в жизни Кипа Ларго — то есть в моей жизни — до того, как я попал в тюрьму. Тогда мое состояние оценивалось где-то в двадцать миллионов долларов. Теперь уже нет. Хотите все узнать? Погодите немного, я вам скоро расскажу.

Мы садимся за столик в глубине зала, подальше от программистов. Моя спутница идет к барной стойке и заказывает выпивку. И вскоре возвращается. В руках у нее мой стакан виски со льдом. Себе она взяла коктейль «Грязный мартини». Очки незнакомка так и не снимает. У меня возникает подозрение, что под ними скрываются симпатичное личико и синяк возле глаза. Я уже объяснял: большинство женщин не надевает темные очки в барах.

Присев, она тут же спрашивает:

— Так вы из полиции?

Услышав вопрос, я принимаюсь хохотать.

— А что в этом смешного? — смущается она.

— Видите ли, я настолько далек от полиции, насколько это вообще возможно.

— Как это понимать? Вы преступник?

— Бывший, — объясняю я. Я давно уяснил, что об этом лучше рассказывать сразу. Если промедлить, собеседник будет чувствовать себя обманутым, когда узнает. Если рассказать о своем прошлом афериста спустя день после знакомства, он оскорбится. Лучше, чтобы от тебя изначально не ждали многого, и на этом фоне потом удивлять.

— Я просидел в тюрьме около года, — добавляю я.

— А что вы натворили? За что вас посадили?

Судя по выражению ее лица, вопрос лишь в том, сидел ли я за убийство. Она хочет понять, опасен ли я.

— Ничего особо криминального, — туманно отвечаю я таким тоном, будто я украл из подсобки пару коробок со скрепками. — Да и без особого размаха.

Но немного лукавлю. Я провел пять лет в федеральной тюрьме за мошенничество с ценными бумагами и почтовыми рассылками. Когда меня поймали, дело было поставлено на широкую ногу.

— Понятно, — нараспев произносит она, сопоставляя новые факты с моим поведением в том баре, где я был добрым самаритянином, спасшим юношу от побоев, а то и от чего пострашнее. Как ей объяснить, что я аферист? Что аферы всегда были моей страстью? Что когда я вижу незадачливого афериста, мне хочется вмешаться и дать ему пару советов. Это как если бы Ренуар оказался в какой-нибудь школе живописи, которую рекламируют на спичечных коробках. Увидев мальчишку, рисующего портрет слоненка Дамбо, он бы пришел в ужас. Он бы вскричал: «Нет-нет, это terrible,[1]рисовать надо не так!»