Тициан. Любовь небесная - земная - Елена Селестин

– Франческо, думаешь, мне не страшно было одному идти наниматься к старшему Беллини?

– С какой стати, Тициан, я должен был бежать за тобой? И чем плохо было тебе у Дзуккато? Он тоже виноват, твердил, что у тебя получается лучше, чем у других. Вот ты загордился – и получил! Я не такой дурной, люблю надежность в любом деле, как наш отец!

Тициан чуть было не остался без работы. Джентиле Беллини, нервный старик, похожий на засушенного кузнечика, – Тициану казалось, что ему лет сто, – прославился тем, что в свое время работал в Турции у свирепого султана Махмеда Второго по поручению Совета Республики. Рассказывали, что однажды султан заметил Джентиле, что артерия на отсеченной голове Иоанна Крестителя написана им неправдоподобно. Строптивый Джентиле возражал султану, утверждая, что на его картине все прописано верно. И тогда Махмед Второй встал и в одно мгновение снес голову рядом стоящего слуги, а затем взял ее в руки и показал художнику, в чем была его ошибка. Может, эта байка и была придумана, и неизвестно, как там на самом деле старый Джентиле общался с султаном, но в своей мастерской на Дорсодуро он орал на помощников так, что было слышно через канал и по всей Джудекке. Иногда на его крик прибегали стражники проверить, все ли в мастерской остались живы. Хотя, надо отдать должное, руки Джентиле распускал редко, у него на это просто не хватало сил. Тициану сразу очень понравилось, что в мастерской писали и маслом, и темперой, – он жаждал изучить обе техники. Но не успел.

Пока Тициан в мастерской растирал яичные желтки и просеивал пигменты для темперы, все шло хорошо, он любил работать тщательно. Но вскоре мастер поручил ему скопировать и увеличить рисунок для новой алтарной росписи, ведь Тициан, когда пришел наниматься к Джентиле, сказал, что в Сан-Марко ему приходилось рисовать картины для новых мозаичных композиций. На самом деле они с братом только подбирали материал для реставрации фрагментов старых византийских мозаик. В общем, рисунок у Тициана не получился. Мастер долго орал, что ему нужен рисовальщик и что все вокруг – безрукие тупицы, потом в сердцах прокричал, чтобы Тициан проваливал и больше не появлялся в его мастерской. Выгнал с позором. Вероятно, можно было умилостивить старика, вернуться и продолжать работать, но Тициан не смог заставить себя унизиться.

Несколько дней юноша был в отчаянии, плакал, чего с ним не случалось с раннего детства. Потом решил, что месяца два сможет продержаться, не уезжать из Венеции и за это время постарается взять у города то, что возможно: будет ходить в Сан-Марко и копировать, зарисовывать углем старые библейские миниатюры, будет делать зарисовки картин и фресок в других храмах, есть будет мало, спать по пять часов. Если за это время не случится чудо, не найдется работа, то он вернется в Пьеве-ди-Кадоре к родителям. О дальнейшем Тициан старался не думать, хотя предполагал, что на родине сможет за еду и кров расписывать храмы в монастырях и в маленьких городках по соседству.

Чудо случилось. Тот же знакомый, молодой художник Лоренцо Лотто, разыскал его и сказал, что на сей раз младшему из братьев Беллини – Джованни – нужен помощник, выносливый и старательный. Лотто и сам уже несколько лет работал в этой мастерской. Тициану повезло сказочно, потому что работы Джамбеллино, как все называли младшего Беллини в городе, нравились ему гораздо больше, чем «засушенные», как и его физиономия, творения старшего из братьев. И вот три года уже как Тициан трудится в мастерской Джамбеллино на Сан-Лио. Пока еще мастер не поручил ему ни одной самостоятельной работы, но фрагменты Тициан прописывал. В мастерской работали только маслом, на досках и на холсте, что давало, по сравнению со старой техникой – темперой, больше возможностей в передаче оттенков цвета и состояния воздуха. В свободное время Тициан увлеченно рисовал.

Джамбеллино не был таким добродушным, как первый наставник Тициана, Дзукатто, но и не кричал, как Беллини-старший. Кроме того, Джамбеллино занимал должность главного художника Республики. Правители города и нобили часто посещали мастерскую на Сан-Лио, делали заказы. Втайне Тициан мечтал о том, чтобы связи и положение Джамбеллино помогли и ему обрести золотую удачу. Похоже, он не ошибся!

* * *

Вот только новый плащ – это еще не весь костюм. У Тициана были отложены деньги на тонкую рубашку и бархатный берет, но из-за дурного нрава Франческо ему придется пойти к королеве в старой одежде. Тициан накануне почистил свои вещи: кожаные чулки, полотняную куртку, натер башмаки маслом и утром попросил кухарку завить ему волосы на концах, впервые в жизни. Рина не умела этого делать, она раскалила на огне большой корабельный гвоздь и волосы ему сожгла. Тициан спрятал паленые пряди под потертый берет, чувствуя, что выглядит нелепо.

Брат ни вечером ни утром с ним разговаривать не пожелал, так что Тициан отправился в палаццо Корнер без доброго напутствия. Нанимать гондолы они с братом не привыкли, зато знали все мосты и закоулки, передвигались по городу в основном бегом.

По дороге он думал об одной из самых известных и необычных дам в Венеции, о Катерине Венете. Ей исполнилось уже пятьдесят лет. Не кто иной, как Беллини-старший писал недавно ее портрет, и надо отдать должное мастеру, который в свое время не испугался, не укоротил на портрете нос уродливого султана. Джентиле Беллини так же не приукрасил и знаменитую Катерину, написал ее отяжелевшей матроной, проницательной и уставшей. «Глядя на такое лицо, на маленькие умные глаза, – подумал Тициан, – вспоминается библейское изречение: «Во многой мудрости много печали». Кстати, Альбрехт Дюрер (Альберо Дуро, как его звали в Венеции) тоже рисовал лицо Катерины, не приукрашивая, а вот все другие многочисленные ее портреты последние тридцать лет изображали цветущую красавицу.

Род Корнаро, к которому принадлежала Катерина, древний и богатый: за несколько веков были в их семье и дожи, и прокураторы Венеции. По матери Катерина была связана с родом византийских императоров, однако тонкостей и фамилий Тициан не помнил. В четырнадцать лет Катерину Корнаро выдали замуж за короля Кипра, Иерусалима и Армении. Тициан не вспомнил с ходу, как звали ее супруга, но главное знал: Совет Республики накануне свадьбы провел уникальную церемонию – Республика Венеция «удочерила» Катерину Корнаро. То есть символически после этой процедуры отцом ее стал считаться Святой Марк (Тициан усмехнулся, вспомнив шутки венецианцев, а особенно флорентийцев и иностранцев по этому поводу), а матерью – да, сама Серениссима. И стала Екатерина Корнаро официально зваться Екатериной Венетой, дочерью Венеции. Считалось, что это было сделано для того, чтобы благородный король Кипра (тут Тициан вспомнил, что король был из рода Лузиньянов, те самые Лузиньяны, что вели родословную от змееподобной феи Мелюзины) не оскорбил мезальянсом свое порфироносное величество. Но в действительности дела обстояли иначе. Король Кипра был должен клану Корнаро сотни тысяч золотых дукатов и остро нуждался в новых кредитах, поэтому был рад жениться на Катерине. А Серениссима, «удочеряя» Катерину, заботилась о том, чтобы права наследования новой королевы никем не могли быть оспорены. И в случае если вдруг она овдовеет, – а почему-то Совет Десяти предвидел именно такой поворот событий, – то сразу станет законной королевой Кипра, Иерусалима, Армении… Муж Катерины умер от внезапной желудочной колики, на охоте, вдали от врачей и свидетелей, спустя всего год после свадьбы. Ее сын-младенец погиб, не отметив свой первый день рождения. Катерина Венета стала единовластной правительницей Кипра в шестнадцать лет. Но интриги на острове-государстве продолжались еще долгие годы, в них участвовали венецианские представители, в том числе брат Катерины и ее дядя, испанские посланники и агенты, аристократия Кипра, множество шпионов со всей Европы. Королева Катерина Венета могла выйти замуж за любого из европейских аристократов, но Серениссима (ее названная мать) не могла и не хотела допустить потерю вожделенной территории. После разнообразных, в том числе кровавых маневров Совета Десяти, Катерина отреклась от престола в пользу Венеции и отдала королевство «приемным родителям». Только так она смогла сохранить собственную жизнь. В обмен Совет Десяти в специальном декрете прописал все условия для нее: годовую ренту, новое поместье с замком в городке Азоло близ Венеции, неприкосновенность. Катерина так устала от придворных и политиков, что, вернувшись в родную Венецию, общалась только с учеными, философами, художниками, поэтами, с нобилями из числа самых просвещенных. За двадцать лет она создала королевство, которое никто не мог у нее отнять, – королевство разума и гармонии.