Санаторий «Седьмое небо» - Полина Луговцова

Но однажды случилось событие, положившее конец ее счастью и наполнившее душу тревогой, не забытой до сих пор.

Ту часть здания, где находились процедурные кабинеты, убирала немая санитарка… ну, или она казалась такой, потому что, сколько Хибла ни пыталась с ней поздороваться или пригласить в комнату отдыха выпить чаю с коллективом, та ни разу не удостоила ее не то что ответом – даже взглядом. По мнению Хиблы, у этой санитарки было грубое, неприятно звучавшее имя – Жанна. Будто что-то жалящее, как оса или крапива, и для ее внешности вполне подходящее. Вся фигура Жанны, казалось, выражала неприязнь к окружающему миру: низко опущенная голова зажата между угловатыми плечами, острые локти угрожающе торчат в стороны, будто предупреждая: «Не подходи!», выражение лица, как у озлобленной псины, готовой кинуться на всякого случайного прохожего, и взгляд такой же свирепый, исподлобья. Однажды Хибла поинтересовалась у других санитарок, общались ли они с Жанной, или та и впрямь немая. «Ты к ней не лезь лучше! – ответили ей. – Она, если не трогать, спокойная. Но если достанешь – держись тогда!» Поэтому Хибла оставила попытки сдружиться с нелюдимой сотрудницей. Она, в общем-то, и не искала дружбы – просто хотела быть вежливой. Эта Жанна выбивалась из основной массы интеллигентного и доброжелательного персонала санатория, но вскоре Хибла забыла о ней, тем более что на этаже, где располагались процедурные, ей доводилось бывать очень редко.

Перед тем, как это случилось, Хибла отработала в санатории больше полугода и привыкла к размеренным будням, похожим один на другой, поэтому в тот день сразу заметила возникшую суету. Врачи и медсестры сновали по коридорам с какими-то бумагами. Вид у них был встревоженный и даже, как показалось Хибле, испуганный. Старшая медсестра собрала всех санитарок и распорядилась сделать генеральную уборку – вымыть окна и стены в палатах и коридорах, заменить постельное белье, полотенца, выдать детям чистые пижамы. Хибла всегда выполняла работу быстро и на совесть, но тут она дрогнула: когда же все это успеть?! Оказалось, выполнить уборку следовало до обеда! И это было еще не все. Последнее указание, озвученное старшей медсестрой, повергло Хиблу в шок: всех детей нужно было тщательно умыть, у кого волосы есть – причесать, а еще – просто невероятно! – подрумянить всем щеки и подкрасить губы вазелиновой помадой. «Все до единого должны быть красавчиками! – заявила она, раздавая им косметические наборы. – Ну, как обычно, вы же знаете». «Что значит – как обычно?» – недоумевая, спросила шепотом Хибла у стоящей рядом санитарки. «Птица важная прилетит, что тут непонятного?» – ответила та. «Птица?» – растерялась Хибла. «Ну, шишка!» – попыталась разъяснить ей она, но в голове Хиблы все еще больше запуталось. Решив, что скоро все и так узнает, она принялась за работу, тем более что времени на все отвели совсем мало.

Спустя несколько часов, пролетевших, как миг, полы блестели, стекла сверкали, а все тело ныло от усталости. Хибла облокотилась на мраморный подоконник одного из огромных оконных проемов с арочным сводом, чтобы перевести дух. В распахнутые рамы лился чистейший горный воздух с едва уловимой примесью морского, доносимого ветром. Хибла в который раз подумала, что санаторий расположен слишком далеко от моря, и это несколько странно. Было бы понятно, если бы при строительстве территория у моря была уже занята другими зданиями, но нет – вниз уходил горный склон, покрытый лесом, за которым вздымалась еще одна гора, пониже, благодаря чему можно было видеть небольшую полоску водной глади. Никаких других строений в поле зрения не наблюдалось. Складывалось впечатление, что при выборе места для санатория его будто хотели спрятать от посторонних глаз. А для вывоза больных на пляж проложили рельсовый путь, опоясывающий гору, на которой стоял санаторий. Рельсовый путь шел по специально выстроенному для него мосту над пропастью и затем нырял в горный тоннель, ведущий к морю. По рельсам двигался вагончик, поразивший Хиблу, когда она впервые увидела это желто-зеленое чудо, бегущее сверху вниз подобно гигантскому диковинному насекомому. Позже она узнала, что рельсы и колеса примагничиваются друг к другу с помощью электричества, поэтому он не падает. А наверх его перемещает по рельсам металлический трос, натягивающийся специальным устройством. Возле платформы, от которой отправлялся «морской» вагончик, располагалась стеклянная будка, в которой дежурил машинист, приводящий подъемно-спускной механизм в действие с помощью ключа и рычагов.

Вот и теперь он стоял в своей будке, склонившись над приборной панелью и перемещая рукояти рубильников. Издали донеслось металлическое громыхание – вагончик, еще не видимый глазу, стучал колесами по рельсам где-то в недрах горы. Дети возвращались с моря. Их было совсем мало – тех, кому можно было загорать и плавать. Остальные – большинство – сидели в парке на скамейках и в беседках в ожидании окончания генеральной уборки.

Ритмичный стук послышался ближе. Вскоре яркая кабинка выскочила из отверстия в горном склоне и, словно букашка, побежала по мосту над пропастью между двумя горами. Массивные бетонные опоры, казавшиеся отсюда спинами гигантов, уходили в бездну, заполненную белыми облаками. Дальше вагончику предстояло проделать семь витков вокруг горы, двигаясь все выше над пропастью – склоны ее были почти отвесными, неприступными. Наверное, поэтому санаторию дали такое название – «Седьмое небо». Рельсовый путь часто укрывали облака, и тогда казалось, что дорога проходит прямо по небесам.

Время близилось к полудню, и яркое солнце, висевшее в центре неба, золотило горные склоны, поросшие лесом, который уже слегка тронуло осеннее увядание. Оранжевые пятна буковых рощ пестрели на темно-зеленом хвойном бархате тисовых и сосновых массивов, а ближе к вершинам желтело березовое криволесье. В парке перед входом вовсю трудились дворники, сметая с дорожек кленовые листья, похожие на упавшие потухшие звезды. Хибле было жаль, что листья уберут: ей нравилось, как они хрустят под ногами во время прогулки. От этого звука душа ее наполнялась приятной грустью, а в воображении возникала мелодия, то ли выдуманная ею, то ли где-то когда-то услышанная. Мелодия эта была не просто красива, она была упоительна. Вот и сейчас она зазвучала в голове Хиблы, но удовольствие продлилось недолго: детские голоса отвлекли ее. Дети выходили из вагончика и становились возле воспитательницы в ожидании, когда соберутся все остальные. Они были похожи на нахохлившихся обиженных пташек и жались друг к дружке, будто ища поддержки. Даже южное солнце и горный воздух не добавили красок жизни их измученным серым личикам. Сердце Хиблы вновь защемило от жалости. И вновь возник тревожащий давно вопрос: из какого же «пекла» вызволили этих бедолаг? Что там с ними стряслось такое ужасное?

Внезапно чье-то легкое прикосновение к руке заставило Хиблу вздрогнуть. Она повернулась и увидела стоящую рядом девочку. Ее звали Лилей. Хибла хорошо помнила имена всех детей на своем этаже. Эта была из седьмой палаты. Она выглядела, как кукла: синеглазая, с румянцем во всю щеку и блестящими губками «бантиком». Лиля показалась ей неожиданно похорошевшей.

– Лиля? – удивленно обратилась к ней Хибла. – Почему ты одна? Где остальные?

– Скоро придут, – ответила та и поджала губы, словно обдумывала дальнейшую речь.