Лучший из худших - Дмитрий Николаевич Дашко

это вообще означает?

– Это было вынужденное решение, – вздохнул собеседник. – Вы сами понимаете: выбора у него не осталось. В противном случае он бы потерял место в Сенате.

Тут я охренел ещё больше. Да, отец – крутой бизнесмен и постоянно мутит то с мэром, то с губернатором, но чтобы его взяли в Совет Федерации к Матвиенко?! Да ну нах! Он скорее станет вторым Илоном Маском… Тут одних денег и папиных связей недостаточно.

– Уважаемый, – заговорил я, собравшись с мыслями, – а вы ничего не путаете? Что-то не припоминаю, чтобы мой отец и родитель заседал в Сенате…

Собеседник усмехнулся.

– Согласен, статус вашего отца позволял ему иногда манкировать обязанностями, но семья Ланских всегда была представлена в Сенате. Конечно, прошли те времена, когда ваш род мог позволить себе куда больше, после известных событий вы многое потеряли, но одну из последних привилегий – место в Сенате – ваша фамилия сохранила.

Я взорвался:

– Слушайте, какого хрена вы вешаете мне лапшу на уши? Какой чертов, Сенат, какой чертов отказ? Я хочу позвонить моему отцу, и точка!

– Очень жаль, Анатолий, но звонки вам запрещены.

Вдох, выдох… На тренировках сенсей учил нас успокаиваться и собираться с мыслями. Ещё он много лил в уши про духовные практики и медитации, но меня эта эзотерика никогда не интересовала. Всё, что мне было нужно, научиться бить морды обидчикам. Остальное – мистическая чушь. Жизнь приучила меня реалистично смотреть на вещи.

– Звонки, говорите, запрещены. И кто, интересно, мог запретить мне это делать? – спросил я, изобразив на лице презрительную усмешку.

– Вы, должно быть, невнимательно слушали надзирателя, – как-то отстранённо произнёс собеседник. – Он был обязан довести до вашего сведения все запреты. Пожалуй, имеет смысл сообщить об этом начальнику тюрьмы.

Я растерянно замигал глазами.

– Кому?

– Начальнику тюрьмы, господину Хвостовскому, – сказал он, но лучше от этого объяснения мне не стало.

Тюрьма… Какая тюрьма? Меня что, снова обвинили в Катином убийстве? Или шьют другое дело? Но почему тюрьма? Пока идёт следствие, меня должны содержать в СИЗО. В прошлый раз отцу не сразу удалось добиться, чтобы меня выпустили под залог, так что я успел сполна насладиться блатной романтикой.

Хотя, если честно, хоть в чём-то мне тогда повезло. Все знали, кто я такой, и потому ни о какой «пресс-хате» речи даже не шло. Для меня подобрали тихих «пассажиров»: двух бывших чиновников, проходивших по делам о взятках в особо крупном размере. Они оказались мужиками в возрасте, были в курсе, что у меня за папка, и отношения у нас сложились вполне нормальные. Я бы даже сказал, добрососедские. Никаких тебе «прописок», «вечер в хату – часик в радость», предъяв, чифиря и прочей лабуды.

Снова вдох и выдох, причём глубокие вдох и выдох, чтобы прийти в себя.

– Извините, запамятовал, как вас зовут…

– Станислав Сигизмундович, – с готовностью откликнулся собеседник.

Поляк, что ли? В принципе, почему нет, у нас в городе кого только нет: полный фарш, от китайцев до афро-африканцев. Только у меня на курсе четверо таких учились. Прикольные ребята, кстати.

– Станислав Сигизмундович, у меня что-то голова совершенно не соображает. Можете пояснить, что, собственно, приключилось и почему меня содержат в тюряге? Мне казалось, что все обвинения с меня давно уже сняты… Или открыли какое-то новое дело?

Я постарался произнести эту фразу максимально корректно. Не хватало ещё, чтобы меня записали в психи и отправили в какую-нибудь Кащенко, или Кащиенко… блин, вечно путаю эти фамилии.

– Боюсь, кто-то неправильно вас информировал. – Взгляд поляка стал суровым. – Ни о каком снятии обвинений речи даже не могло идти. Шутка ли, речь идёт об убийстве сразу пяти верноподданных его величества, да ещё и совершённых при помощи магии! – Его голос вдруг загремел, Станислав Сигизмундович стал похож на телевизионного диктора: – Сам государь император следил за этим процессом. Вам повезло, что он давно отменил смертную казнь для высшего дворянства, но, поверьте, двадцать пять лет тюрьмы строгого режима… Некоторые предпочитают смерть. Вам будет очень тяжело, Анатолий. Примите приговор его величества с мужеством.

Я понял, что ещё немного, и упаду со стула.

Глава 2

Похоже, я сошёл с ума. Какие-то пять трупов, какаято магия, император… Четвертак тюремного заключения…

Понял. Батю пробило устроить мне розыгрыш. Наверное, «Холопа» пересмотрел. С его баблом можно позволить себе такое развлечение. Ну-ну, я тоже в кинотеатры хожу, и не только, чтобы целоваться. Щаз вместе похохочем.

– Где микрофон и камера, Станислав Сигизмундович?

– Я ваш адвокат, Анатолий, – оскорбился поляк. – Никто не вправе записывать мои переговоры с клиентом. Это уголовно наказуемо.

– Наказуемо, да?

Я повёл головой, пытаясь высмотреть, куда здесь могли прилепить аппаратуру. В стены, что ли, вмонтировали, ироды? Визуальных признаков нет: голые стены, покрытые краской, и шершавый, словно корова лизнула, потолок. Такое чувство, что белили по старинке, веником.

– Сообщить номер уложения? – спросил адвокат.

«Стряпчих», которых батя подключал, чтобы вытащить меня из тюряги, я успел узнать в лицо. Этот был какой-то новенький, что ли. Прежде не видел. Хотя… Какой из него адвокат – дешёвый актёришка из провинциального театра, отыгрывающий передо мной роль.

Я ещё раз осмотрелся. Гаджетов не видно. Только удивляться нечему. Техника за последнее время так продвинулась, что в тебя шприцом килограмм всяких чипов могут закачать.

Подобравшись и сделав морду кирпичом, я прорычал:

– Батя, если ты меня сейчас слышишь или услышишь потом, знай: то, что ты творишь, ни хрена не смешно. Это я тебе точно говорю!

Станислав Сигизмундович покачал большой умной головой.

– Анатолий, если вам плохо, могу вызвать врача. Или договорюсь, чтобы вас поместили в тюремную больницу.

– Иди в … со своими советами! – совершенно искренне посоветовал я.

Глаза адвоката недовольно сверкнули.

– И всё-таки вам точно нужен врач.

Меня просто распирало от злости. После всего, что со мной произошло, после смерти любимой девушки, ареста, СИЗО, покушения, этот грёбаный мудак намекает, что у меня с кукушкой не в порядке. А играет-то как бесподобно! Пожалуй, это уже не провинциальный театр, тут МХАТом попахивает.

Никогда не замечал за собой столько агрессии. Катя – царствие небесное! – любила подшутить надо мной, говорила, что я плюшевый и мягкий. Но сейчас внутри сконцентрировалось столько ярости, что я уже не мог её удержать. Пальцы сами собой сложились в кулак, и я закатил такой прямой в челюсть адвоката, что он опрокинулся вместе со стулом, сверкнув напоследок передо мной подошвами лакированных туфель.

Шума и грохота было преизрядно.

Почти сразу с лязгом распахнулась железная дверь, находившаяся за спиной поляка, в