1812 год. Поход в Россию - Карл фон Клаузевиц

В 1806 г. он состоял офицером Генерального штаба при короле; но так как король в действительности не командовал, то и Пфуль не имел настоящего дела. После постигшей Пруссию катастрофы он с иронией внезапно начал нападать на все случившееся: он смеялся, как безумный, над поражением наших армий и вместо того, чтобы в тот момент, когда образовался огромный идейный провал, выступить вперед, проявить свою практическую дееспособность, прикрепить к еще здоровым нитям, уцелевшим от порванной ткани, новые нити, как то сделал Шарнгорст, он с чрезмерной поспешностью признал все потерянным и перешел на русскую службу.

Здесь, следовательно, его поведение дает прежде всего доказательство того, что он не ощущал в себе практического призвания к разрешению трудных задач. Самый переход свой на русскую службу он осуществил крайне неловким образом: он искал и добился службы в чужой стране, в Петербурге, как раз в тот момент, когда был послан туда с поручением.

Если бы император Александр обладал большим знанием людей, он, конечно, не проникся бы особым доверием к способностям человека, который так рано покидает побежденную сторону и при этом ведет себя столь нетактично.

В 1795 г. в главной квартире фельдмаршала фон Меллендорфа в Гохгейме Пфуль заявил: «Я уже ни о чем не забочусь; ведь все равно все идет к черту!» В 1806 г., во время своего бегства, он заявил, насмешливо снимая шляпу: «Прощай, Прусская монархия». В ноябре 1812 г., когда французская армия уже начала отступать, Пфуль заявил в Петербурге автору этой книги: «Поверьте мне, из всей этой истории никогда ничего путного не выйдет». Таким образом, он всегда оставался верен себе.

Автор так долго задержался на характеристике этого человека потому, что, как мы увидим в дальнейшем, многое с ним соприкасается, и, как тогда, так и впоследствии, ему приписывалось гораздо более значительное влияние на события, чем это вообще возможно для личности, обладавшей такими качествами.

Давая не вполне лестную оценку ума и духовных качеств этого человека, мы должны в интересах справедливости сказать, что трудно было найти более доброе сердце и более благородный и бескорыстный характер.

Пфуль был настолько непрактичным человеком, что за шесть лет, проведенных им в России, он не подумал о том, чтобы научиться русскому языку; мало того, что еще поразительнее, ему даже не пришло в голову познакомиться ни с руководящими лицами правительства, ни с организацией русского государства и русской армии.

Император понимал, что при таком положении на Пфуля можно смотреть лишь как на отвлеченный ум и что ему нельзя поручить никакой активной роли. Поэтому он был лишь советником и другом императора, а формально считался также его генерал-адъютантом. Еще в Петербурге он составил для императора план кампании, который он теперь привез с собой в Вильно и в соответствии с которым уже были приняты некоторые подготовительные меры.

Князь Волконский. Он был первым генерал-адъютантом императора и возглавлял в административном отношении Генеральный штаб. Поэтому он мог бы смотреть на себя как на фактического начальника Генерального штаба на все время войны с момента принятия на себя императором верховного командования. Однако последнее не имело места, и Волконский не принимал в ведении войны почти никакого участия. Он был человек добродушный, верный друг и слуга императора.

Генерал-лейтенант Аракчеев — русский в полном смысле этого слова человек, чрезвычайно энергичный и хитрый. Он был начальником артиллерии и пользовался полным доверием императора; но так как ведение войны было делом совершенно ему незнакомым, то он столь же мало в него вмешивался, как и Волконский.

Генерал Армфельд — пресловутый швед, всюду пользовавшийся репутацией великого интригана. Крупные вопросы ведения войны, по-видимому, и для него оставались совершенно чуждыми, а потому он не добивался назначения на какой-либо ответственный пост и довольствовался, подобно Пфулю, званием генерал-адъютанта, но в любое время был готов завязать интриги.

Генерал Беннигсен. Он был одним из старейших генералов русской армии; в данное же время он не был призван ни на какой командный пост, вероятно, потому, что еще помнили, как неудачно он вел кампанию 1807 г. Он находился в Вильно якобы исключительно из вежливости, так как его имения были расположены поблизости, и он поэтому считал неудобным держаться вдали от императора. Однако он, вероятно, стремился получить назначение на какой-либо командный пост.

Остальные лица военной свиты императора, среди которых, правда, было несколько генерал-лейтенантов, были еще более незначительны и не могли оказать никакого влияния на ход войны.

Из этого можно видеть, как мало император Александр подготовился к принятию действительного верховного командования. По-видимому, он ни разу не продумал этой задачи до полной ясности и ни разу формально ее не высказал. Так как обе армии пока были разъединены, а Барклай в качестве военного министра в известной степени распоряжался и второй армией, то, в сущности, понятие общего командования имелось лишь у Барклая и в его штабе. У него был начальник штаба в лице генерал-лейтенанта Лобанова, был и генерал-квартирмейстер в лице генерала Мухина, генерал-интендант и т. д. Александр же не владел всей ситуацией. Большинство распоряжений он делал через Барклая, кое-что проходило через руки Волконского, и даже Пфулю приходилось несколько раз вмешиваться в дела.

Когда русский император прибыл в Вильно с генералом Пфулем, последний как чужеземец среди русских, смотревших на него с завистью, недоверием и недоброжелательством, оказался совершенно изолированным. Он не знал языка, не знал людей, не знал ни учреждений страны, ни организации войск, у него не было определенной должности, не было никакого подобия авторитета, не было адъютанта, не было канцелярии; он не получал рапортов, донесений, не имел ни малейшей связи ни с Барклаем, ни с кем-либо из других генералов и даже ни разу не сказал с ними ни единого слова. Все, что ему было известно о численности и расположении войск, он узнал лишь от императора; он не располагал ни одним полным боевым расписанием, ни какими-либо документами, постоянно справляться с которыми необходимо при подготовительных мероприятиях к походу. В подаваемых им докладных записках нередко отсутствовали фамилии старших начальников, о которых он хотел говорить, и ему приходилось выходить из положения, расписывая различные должности, занимаемые ими.

Надо было быть безумным, чтобы взять на себя в таких условиях руководство военными действиями, представлявшими такую трудную задачу, как кампания 1812 г. Русская армия насчитывала 180 000 человек по самой высокой оценке, неприятельская же по самому скромному подсчету равнялась 350 000 человек, причем вождем ее был Наполеон.

Таким образом, Пфулю следовало бы либо совершенно отговорить императора от мысли о верховном командовании, либо потребовать совершенно другой подготовки и организации. Ни того, ни другого он не сделал, а поступил, как поступают лунатики, о которых рассказывают, что они бродят опасными путями по коньку крыш, пока не будут разбужены и не рухнут с высоты.