Смерть на кончике хвоста - Виктория Платова

А вместо самолета оказался в собственном багажнике. Да еще втаком непристойном виде.

— И зачем он летел в Париж? — спросил Леля.«Лететь в Париж», до чего же пижонски звучит, хуже не придумаешь. — Чтотам у него? Деловые встречи?

— Скорее частный визит. Если бы это были переговоры,сюда бы давно сообщили, что босс не прилетел. И потом, на переговоры с голойгрудью, в носках и брюках не пускают. По протоколу, — Гусалов дернулкадыком в сторону злополучного багажника, улыбнулся и показал Леле редкие,широко посаженные зубы.

— Умник! — одернул Гусалова следователь. —Юморист. Ладно, поехали в управление. Еще неизвестно, что это за птичка такая —Радзивилл…

6 февраля — 7 февраля

Наталья

Не будь харыпкой.

Не будь харыпкой, купи себе пеньюар и приобщись кцивилизации, в конце концов. Сходи в Большой зал филармонии на вечерфортепианной музыки. Сходи в Русский музей на Брюллова. Сходи в «Макдоналдс» надвойной чизбургер — только не будь харыпкой.

«Харыпка» — его неубиенная карта.

Ударение на втором слоге, среднеазиатский хвост. Этот хвостволочился за ним из прошлой жизни, из вдрызг разругавшегося с метрополиейТашкента, с его урюком, Алайским базаром и дынями в декабре. А какойпленительный был мальчик — Джавахир, Джава, Джавуся… Одна-единственная ночь в«Красной стреле» — и он поселился в ее комнате на Петроградке. Его друзья,невесть как оказавшиеся в Питере (узбекский оплот сопротивления вероломномуЗападу, пятая колонна имени героини труда Мамлакат Наханговой), жили у нихмесяцами, меланхолично покуривали травку и называли ее «Наташа-хом». Так,форсируя окончания, обращаются к старшим по возрасту женщинам.

Очень почтительно.

Джава был младше ее на семь лет и тоже курил траву. И читалБродского. Он и начал с Бродского: тогда, в «Красной стреле», перед тем, какотыметь ее на хрустящих простынях спального вагона. И произошло то, чего немогло не произойти, — она влюбилась. В его узкие губы — цвета подгнившейсливы. В его миндалевидные глаза — цвета подгнившей сливы. В его волосы — цветаподгнившей сливы. Она влюбилась, потому что ничего другого ей не оставалось:двадцать семь лет, неудачная работа, неудачное замужество и совсем уж неудачныйаборт, который не дает о себе забыть до сих пор. С другой стороны — экономия напротивозачаточных таблетках и презервативах. А при Джавином вулканическомтемпераменте и ее фиксированном окладе сотрудницы туристического агентства онипросто вылетели бы в трубу.

…Чтобы укротить их склочную коммуналку, Джаве хватилонескольких дней. Бедусенки (пять человек, включая малолетнего Андрюшу, звонитьтри раза) выбросили белый флаг после того, как Джава показал им устрашающеговида узбекский тесак. И пригрозил устроить резню похлеще армянской. СемьюБувакиных, тихих любителей народной музыки, он сразил наповал игрой на дутаре иподарочной тюбетейкой («Привет из Бухары»). Оставалась старуха ЯдвигаБрониславовна, баба Ядя, та еще змея. Змея прочно законсервировалась насемидесяти пяти, курила «Беломор» с 1942 года. В красном углу ее комнаты виселпортрет генпрокурора Вышинского. На второй день пребывания Джавы в коммуналкеона вызвала участкового. Но хитрый Джава поладил и с участковым — тот оказалсялимитчиком из Казани и плюс ко всему правоверным мусульманином. Таким жеправоверным, как и Джавахир Шарипов, ташкентский отщепенец, гнилая ветвьблагородного сливового дерева.

Его выгнали с третьего курса Щуки за курение анаши и слишкомуж надменный талант. А он был талантлив, чертовски талантлив, — Натальязнала в этом толк. В свое время она сама закончила театральный. Правда, факультетбыл экономическим, но это не помешало ей совершенно объективно оценитьспособности смуглого любовничка; скорее наоборот — помогло. Чего стоил одинтолько пассаж из Бродского насчет вечного успокоения на Васильевском острове!..Далекий от дождей и наводнений узбек подавал его так проникновенно, что уНатальи по спине бежали мурашки. И вопрос о том, почему после блистательнойМосквы Джава махнул в обветшавший Питер, отпадал сам собой.

Впервые в жизни она решила воспользоваться несколькимикуцыми институтскими связями и впихнуть Джаву хоть в какой-нибудь театр.Прослушивания проходили «на ура», и Джавахира брали везде — на испытательныйсрок, который он так ни разу и не выдержал. Никто из знакомых режиссеров, дажепо-дружески, даже за поллитрой коньяка, не объяснил ей — почему. Некотороевремя Наталья грешила на слишком уж специфическую Джавину внешность. Истинаоткрылась неожиданно: Саня Гордон, ее приятель с параллельного курса, адептИонеско, дешевой водки и голых дамских коленок, — последний, кто не взялактера Шарипова на работу, — проворковал ей по телефону:

— Не пойдет.

— Почему? — вопрос прозвучал буднично: за полгодаНаталья уже научилась достойно принимать отказы.

— Слишком уж хорош.

— В смысле?

— Разваливает весь ансамбль. Тянет одеяло на себя.Рядом с ним мои ребята выглядят просто профнепригодными. А уволить всю труппуза профнепригодность невозможно. Все — живые люди, всем нужно детей кормить.

— И что же ему делать? — глупо спросила она.

— Пусть едет в Голливуд.

— Саня, ты же понимаешь, это несерьезно.

— Ну, не знаю… Организуй ему антрепризу, пусть работаетодин. Будет зарабатывать большие бабки.

— Спасибо за совет.

— Кстати, Натуля… Ты не одолжишь мне пару сотен дополучки?

— Организуй антрепризу. Будешь зарабатывать большиебабки…

Наталья повесила трубку и вернулась в комнату. Вот он, мойлюбимец, мое домашнее животное, моя голая египетская кошка с безволосым,похожим на пятку, подбородком. Как всегда, лежит на диване и читает своегообожаемого Бродского.

— Ну что? — Джава даже не оторвал глаза отстраницы.

— Саня говорит, что ты очень талантлив.

— Тогда пусть даст мне роль Калигулы.

Она присела на краешек дивана и коснулась его волос. Семьлет разницы — есть от чего сжаться сердцу. В свои двадцать Джава еще совсеммальчишка, того и гляди найдет где-нибудь автомобильную камеру и отправитсяплавать по арыкам. А она — она уже взрослая женщина. Пора покупать крем отморщин. Интересно, сколько еще продлится их связь?..

— Он не даст тебе роль Калигулы.

— Я знал, что твой Саня — харып. И театры у васхарыпские, — лениво и без всякой злости протянул Джава.

«Харып» — было его любимым словечком. Узбекский эквивалентжлоба. Но «харып» — это нечто большее, чем просто жлоб. Жлоб в квадрате, жлоб вкубе; жлоб, который наливает ирландский ликер в граненые стаканы, моется тольков бане и только в честь праздника взятия Бастилии… И никогда по достоинству неоценит его, Джавин, талант. Потолок харыпа — рок-опера «Иисус Христос —суперзвезда» и псевдосексуальные опусы Романа Виктюка.