Дьявол на северном тракте - KaliSiva

она хороша, а я — рядом с ней место пустое, старик… Ядвига молчала. — Ядвига, я сына хочу. Воспитывать его. В глазки маленькие смотреть и твое отражение видеть., делу ратному учить, верхом с ним ездить, по первой траве бегать босыми ногами … Ядвига молчала. — Пить не буду, хочешь, к Сычихе-ведьме старой схожу, будь она не ладна, опоит зельем, чтобы на дух ни брагу ни пиво не переносить! Ядвига молчала. — Хочешь на колени встану?! Грузный пан плюхнулся на колени, смотрел на жену снизу вверх, с почти собачьей преданностью.

Это ты. Голос женщины был безжизненный, словно из костницы. Это ты, Ходевич. Ты разбил мне бровь. Мягкая бархатная юбка коснулась небритого лица пана чтобы затем исчезнуть, Ядвига спешила поскорее убраться. — Прости дурака! — Не ведаю что творю! Не будь жестока! …Ядвига. пан продолжал почти шепотом, женщина замерла, она никогда не слышала, чтобы ее вечно орущий муж ТАК говорил. — Ядвига…если не простишь, на поможешь мне, руки на себя наложу. Жить мне незачем. Я семью крепкую хочу. Сына. Состариться рядом с тобой и умереть в постели своей смертью, а не в кабаке, как скотина…

Вставай Ходевич. Вставай и пошли. Помощь нужна твоя. И панове отправились к плотникам, рука об руку.

Забрезжило в доме у Русиновской доселе забытое счастье. Сначала свет его был тусклым, не верила пани глазам своим, жила в предвкушении беды. Однако беда не приходила, а свет не гас. Ядвига вновь училась радоваться жизни — солнечному морозному утру, запаху первого снега, зимним птицам. Во дворе по — прежнему сновали крестьяне, однако жизнь не походила на подготовку к войне, она стала размеренной. Шайка, орудовавшая на тракте или убралась искать наживы в других местах, или залегла на дно — убийства прекратились.

Глава 3

Минуло Рождество. Крестьяне всем скопом готовились к масленице: малевали тряпичное лицо чучелу во дворе пановской усадьбы, воздвигали столбы, подвешивали на них подарки. Вокруг царила веселая предпраздничная суета., жизнь кипела.

Подле одного из столбов, с трудом вкопанных в еще не отошедшую от морозов землю переводили от работы дух несколько человек 2 плотника с женами, столяр и подмастерье — на подхвате.

Кум мой живет за версту от Гольшан. Люди там пропадать начали.

Неужто наш душегуб добрался? На тракте — то тихо, После корчмы никого не трогали.

— Не знаю душегуб, али нет, только наших то находили. А в Гольшанах говорю — пропадают! Совсем то есть. Ни живых, ни мертвых. Говорившего звали Януш. Он был лучшим столяром в округе.

Сначала пропадали девки, потом вроде поутихло. А недавно — пропал кузнец молодой. И тихо добавил — Как пить дать, Таласым орудует.

Женщины боязливо перекрестились.

С чего ты взял, Януш. Может в город подались, не сказали никому.

В город? Без документов? Глупая ты баба, Люда. Столяр продолжал шепотом, словно опасаясь, что его услышат. — Помните, сколько раз отстраивали господские хоромы? Пан — никак не хотел их делать из дерева…Ведь мило дело — и дышится легко, и нечисть такие стены не пропускают. Вековой дуб бережет от козней диавольских, береза мороки ночные отводит. Но нет же… по Вильненской моде заложили каменный подклет, а на него и каменные стены. Ночи первая постройка не простояла, рухнула, придавив собаку. Возвели заново — стены прочнее прежних, в локоть шириной, обождали, стали класть черепицу. Рухнула опять западная половина, задавила ногу каменщику, благо не размозжило голову. Калекой остался, но живым калекой.

Привез пан каменных дел мастера, из самого Вильно. Долго ходил мастер, примечал, спрашивал и выдал — копать яму для подклета глубже и шире. Сказано — сделано. Построили не хоромы, но крепость. Подклет три сажени в глубину, стена западная аршин… Простояла крепость до первого мороза, ночью загудело, затрещало и посыпалась кладка. Прогнали каменщика с позором восвояси. Огорчился Пан, покоя себе не находил. Каждый день к ксендзу во грехах каяться ходил, господу-богу молился, да милости просил. Милость пришла откуда не ждал — в соседнем селе колдун прослышал про пановские беды, да и пришел, чтоб ему провалиться (тут перекрестились уже все. Слушателей стало больше, подтянулись конюхи, стряпухи) — колдуну говорят 200 зим — Бог его к себе не принимает, а дьяволу он и так душу заложил — вот и проклят на скитания вечные. — Тятя, а правда, что по ночам колдун кровь у скотины пьет? — Ах ты прохвост! Януш замахнулся на проворного, словно выросшего из-под земли мальчугана, никто не видел как он подошел и слушал, разинув рот уже минут 5. — Не гоже тебе такие страхи знать, поди, да подсоби брату с соломой. — Колдуну 200 зим, живет он в лесу, а кто говорит и на погосте — в могиле, но, думаю все же врут. И присоветовал он, говорят, пану — заложить под стену мертвяка. Жертва, говорит, нужна. Иначе, не даст, говорит, князь тьмы тебе крепость возвести. Рассказали колдуну про собаку — а тот возьми да и выдай: — Значит не животина ему нужна. Человек! А не принесете ему жертву, сам возьмет — может быть и паном не погнушается. Никто не знает, что там было, только наутро пан вышел бледный весь, в ознобе да и молвил — все мои каменщики женатые. Всем жинки носят молоко да каравай отобедать. Чья жинка первая придет, та и будет жертвой.

И был там парень молодой один, имя не припомню уже. Встал на колени, да начал богу молиться — свадьбу недели не прошло как отгуляли. Только не услышал Бог его мольбы, жинка спешила, быстроногая…первая всегда бежала — муженька накормить …вот и в тот раз пришла первая. Парня — обухом по башке, чтоб не мешал, а ее…в общем толщина стены западной аршин, и лишь в одном месте аршин с локтем. Там ей и сделали могилу. — А парень, парень что? (Людвига сгорала от нетерпения, страсть как любила она такие истории — ну, будет чем товарок пугать!) — а что парень. Очухался, Покуда вой из стены слышал — сломать пытался, в клеть его посадили. Когда все стихло и стена (ред.)

стала просто стеной, не издававшей никаких звуков— выпустили…долго он у стены этой сидел. А потом пошел к реке и живым его больше не видели. — Крепость выросла как на дрожжах, сделали крышу и в зиму — въехали панове в новые хоромы. Первая девка пропала — дочь мельника, через неделю после того, как женщину замуровали. Вторая — поила лошадей, ушла с ведрами по