Кукла на качелях - Дороти Иден

— Я буду рада, когда он вернется в госпиталь, — сказала она слегка поежившись.

— А это будет скоро?

— Я думаю. Уже почти пора. Он не был там с прошлых школьных каникул.

История увечья Милтона была покрыта мраком. Даже Люк не много знал об этом. Поврежденный в результате несчастного случая позвоночник требовал частого пребывания в больнице. Милтон был не из тех, кто обсуждает свою немощь с посторонними. У него было нервное, раздраженное, хотя и красивое лицо с густыми бровями и резкие, почти грубые манеры. Общаться с ним, наверное, все равно, что касаться оголенного электрического провода. Неудивительно, что Дэйдр старалась не попадаться ему на пути, а Мэри, его жена, была кроткой и покорной — полная противоположность Лолы.

— Тогда тебе лучше пойти к бабушке, детка, — сказала Эбби. — У меня еще много работы.

— Да, наверное, — девочка раздражающе зашаркала ногами. Затем вдруг ее лицо осветилось. Она протянула Эбби плотно завернутый предмет.

— Ой, чуть не забыла, Я принесла вам подарок.

— О, Дэйдр, тебе не следовало это делать.

— Возьмите, — сказала девочка нетерпеливо. — Это всего лишь губная помада.

Эбби развернула клочок бумаги, обнаружив тюбик губной помады в нарядном золотом футляре.

— Но она же новая, Дэйдр. Где ты ее взяла?

— У мамы таких дюжины.

— Дюжины? Не может быть.

— Да. Она их раздает. Она приносит их с работы.

— Но я не думаю…

— Вы не хотите взять мой подарок? — спросила Дэйдр, глубоко обиженная.

— Да нет же, это очень мило с твоей стороны. Только твоя мама…

Дэйдр всплеснула своими маленькими костлявыми ручками:

— О, не беспокойтесь об этом. Ей все равно.

Затем внезапно со своей особой способностью молча исчезать она повернулась на каблуках и скрылась за домом.

Эбби пожала плечами. Помада Лолы. Она нехотя сняла крышку и взглянула на цвет. Он был ярко-розовым и назывался «Гейлах», очевидно, в честь австралийского попугая с розовыми подкрылками. Так что это, должно быть, местное производство. Эбби заметила маленький кусочек бумаги на полу, наверное, соскользнувший с помады. Она подняла его и прочитала: «Роуз Бэн Косметик». Больше ничего.

Она скомкала бумажку и бросила ее в мусорную корзинку. Но цвет помады был приятным. Пожалуй, она воспользуется ею сегодня вечером, когда наденет свое белое шелковое платье.

До сих пор она мало, что надевала из своего тщательно подобранного гардероба. Не представлялось случая. Если бы не Люк, то вообще можно было сказать, что брак — довольно скучная штука. Короткая церемония в маленькой современной церкви на окраине Сиднея, обед в довольно темном, очень дорогом ресторане с совершенно не романтичным названием «Утконос» и затем дом. Люк предоставил ей выбор: отель или их собственный дом, и она, не колеблясь, выбрала дом, так как считала, что первую брачную ночь следует проводить в своем будущем доме.

Она продолжала упрямо утверждать это, несмотря на свое первое испуганное пробуждение под смех зимородков, когда ей вдруг показалось, что все в этой новой незнакомой стране насмехаются над нею, даже Люк. По правде говоря, он не смеялся над ее испугом — в его глазах была не то отрешенность, не то равнодушие, как будто он все это время думал не о ней, а о чем-то другом. Или о ком-то другом…

Потом Люк сказал, что должен пойти ненадолго в свою контору. И это в первый день их совместной жизни! Может быть, оттого, что она впервые осталась совсем одна в этом необжитом доме, Эбби заметила то, на что раньше не обращала внимания; полуголый мужчина в обшарпанной лодке на реке, глазеющие на нее из окон Моффаты и скрывающаяся в засаде тень Дэйдр.

Жизнь Эбби в Австралии текла таким странным образом, что даже в медовый месяц у нее практически ни разу не было повода принарядиться. Но этого следовало ожидать, поскольку она приехала из Англии против желания Люка. Он хотел, чтобы их свадьба состоялась через год. К тому времени он надеялся решить большинство финансовых проблем, которые теперь заметно ограничивали их материальные возможности.

Эбби предпочла ограничения разлуке. Она так любила Люка! Когда она встретила его в Лондоне два года назад, он был веселым и беспечным. Но от прежнего Люка почти ничего не осталось. Конечно, было глупо воображать, что его ухаживания будут продолжаться и после свадьбы. Но она думала, что раз эти два года не изменили ее, то и его тоже. Хотя она должна была почувствовать предупреждение в его письмах.

Она намеренно проигнорировала его осторожные намеки на то, что не следует торопиться со свадьбой. Его письма дышали любовью к ней, которая прорывалась даже между строк, и Эбби не желала замечать их разумного прагматизма.

Действительно ли дело было в его стесненном финансовом положении, которое не слишком волновало его, когда он был холостяком, но стало беспокоить как будущего мужа и кормильца? Может быть, причина заключалась в невозможности присутствовать н6а их свадьбе старшего брата Люка Эндрю, который заменил ему отца, а сейчас осел на Аляске и не мог оставить свои исследования даже на короткое время?

Или это имело какое-то отношение к Лоле? Лоле, высокой, загорелой сумасбродно-веселой австралийке с выгоревшими на солнце волосами, совершенно не похожей на темноволосую с нежным голосом английскую девушку, с которой он развлекался в Лондоне. Лоле, не слишком обремененной правилами морали, всегда беспечной и в хорошем расположении духа.

В Англии Эбби решительно отказывалась верить, что Люк действительно не хочет ее приезда. Как только они будут вместе, все будет хорошо. Ей стоило только вспомнить синие глаза Люка, полные любви, его жадные объятия и горячий шепот: «Ты — моя единственная…»

Этой весной ей исполнилось двадцать четыре года, и жизнь как будто пролетала мимо. Ждать еще один год казалось сумасшествием. Так что она отказалась слушать мать, твердившую, что долг жениха приехать за своей невестой. Эбби считала, что Люку необходимы деньги для их будущего дома и не следует делать ненужные траты, чтобы соблюсти приличия. Практичнее было ей самой поехать к нему.

Так она и сделала, ни капли не сомневаясь. И восемь недель назад на довольно мрачном пирсе в гавани Сиднея ее ждал незнакомец с жестким взглядом голубых глаз. Но он женился на ней. И в ту ночь, окунув лицо в ее волосы, он прошептал: «Постарайся понять, Эбби. Постарайся понять».

Но что она должна была понять? Она вообще не могла думать: стыд, который ей удалось преодолеть благодаря удивительной деликатности Люка, боль и восторг ее первой ночи — все это лишило Эбби способности анализировать. Это теперь от нечего делать она прокручивает в мозгу недавние события. Тогда же она поняла только то, что это связало ее с Люком навеки… Длинный день подходил к концу. Солнце садилось за монастырь па холме. На фоне розового неба чернел монастырский крест. Ряд кипарисов придавал пейзажу сходство с итальянским, и все это отчего-то навевало на нее грусть.