Аттила. Гунны - Томас Костейн

Закончив подготовку к коронованию, Мацио подошел к воротам и широко распахнул их.

— Вы можете войти, — объявил он толпящимся у ворот слугам.

Ранно последовал за ними. Подмигнул Ильдико, спросив: «Дозволено ли войти и бедному Финнинальдеру?»

Мацио тем временем ушел в дальний, темный конец конюшни. Снял со стены, на которой хранились трофеи давних времен, серебряную цепь, переливающуюся опалами, бирюзой, сердоликами, агатами, с подвешенной на ней серебряной же фигуркой роймаркской лошади с рубиновыми глазами.

Хартагер, похоже чувствовал, что должно произойти. Он перестал есть и высоко поднял голову. Мацио подошел к нему и надел цепь на шею.

— Хартагер Третий, — торжественно возвестил он, словно епископ, представляющий подданным нового короля в кафедральном соборе. — Будь достоин цепи Роймарков, которую с честью носили многие твои предшественники. Мы верим, что ты останешься в памяти людей, возможно, навечно.

Затем он отступил на шаг, прислушался. Члены семьи последовали его примеру, повернувшись к воротам, через которые виднелась часть огороженного луга, на котором пасся табун. Пауза не затянулась. На лугу торжествующе заржала лошадь. К ней присоединилась вторая, третья, весь табун.

Сомнение, появившееся было на лице Мацио, исчезло без следа. Он взмахнул рукой.

— Они знают! — воскликнул он. — Они знают, что мы тут делаем. И одобряют нас.

Лаудио всего лишь улыбалась, а вот Ильдико дала волю чувствам. Она нисколько не стыдилась слез, покатившимся по ее щекам, когда черный монарх топнул копытом и заржал, отвечая табуну на лугу. Она взяла брата под руку, прислонилась золотистой головкой к его плечу.

— Посмотри на него, Рорик! — прошептала она. — Как высоко он держит голову. Какой гордый у него взгляд. Он знает, что он король!

Когда восторги поутихли, Ранно подошел к Ильдико, всмотрелся в ее лицо.

— Так это правда? Ты действительно плакала. Похоже, ты воспринимаешь все это на полном серьезе.

— Естественно, — сердито ответила девушка. — Для нас это самое важное событие в мире. И позволь мне сказать тебе, Ранно, что это утро навсегда останется со мной, как один из величайших моментов моей жизни.

Гость покачал головой.

— Ты можешь видеть во мне друга? Верного друга, который будет честен с тобой? Боюсь, что это наигранно, моя очаровательная Ильдико. Взять, хотя бы, ржание табуна. Неужели ты действительно веришь, что лошади таким образом чествовали своего короля? Латобий и Лабурас, будьте благосклонны ко мне, как и все остальные боги!

Ильдико ответила яростным взглядом, и Ранно даже испугался, а не набросится ли она на него с кулаками. Непроизвольно отступил на шаг.

— Разумеется, верю! — воскликнула Ильдико. — Теперь я буду честна с тобой. Знаешь, почему вам не удается выращивать таких хороших лошадей как наши? Вы не любите и не понимаете их. Вы не верите, что у них есть души, что они могут общаться друг с другом без помощи слов, на расстоянии. А это так. Мы в это верим, все мы, мы знаем, что это правда.

Однако страстность ее монолога не убедила Ранно. На его губах продолжала играть скептическая улыбка.

— Пусть будет по-твоему. Ваши лошади действительно лучше моих. Но я видел, как ваш надсмотрщик выскользнул из конюшни до начала этой трогательной церемонии. Разумеется, я не буду утверждать, что он прямым ходом направился на пастбище, чтобы поспеть туда в нужный момент. Я хочу сказать, проследить за тем, чтобы лошади заржали аккурат после коронации.

— Это неправда! — воскликнула Ильдико. — Я ненавижу тебя, Ранно Финнинальдер, за эти слова!

Тут он сразу стал серьезным.

— Нет, нет, вот этого не надо, Ильдико. Я готов встать на колени и просить у тебя прощения. Я соглашусь со всем, что ты скажешь. Но ненавидеть меня ни к чему. Этого я не перенесу.

Мацио, его сын, дочери, слуги, потянулись к воротам. Ильдико все время чувствовала на себе пристальный взгляд черных глаз Ранно. «Почему он не смотрит на Лаудио, — спрашивала она себя. — Он не должен так себя вести. Это ни к чему не приведет, разве что сделает нас всех несчастными».

На кухне, занимавшей вместе с обеденным залом большую часть низкого, с черепичной крышей дома Роймарков, наступил кризис. В кладовой остался один копченый окорок, бочки с соленой рыбой опустели, подошли к концу овощи, заложенные в ямы на зимнее хранение. Становилось все труднее кормить столько ртов блюдами из молотого зерна и яиц, да и последних от старых несушек собирали все меньше и меньше.

Ильдико как раз решала, что можно сделать со свежей рыбой, выловленной из протекающей рядом реки, когда ее позвали к отцу. После смерти жены Мацио на хозяйство вроде бы должна была встать их старшая дочь. Но мечтательной Лаудио недоставало практичности, так что все хлопоты по дому легли на хрупкие плечи очаровательной Ильдико.

— Где твой господин, Натиль? — спросила она, отбросила волосы назад и перевязала их красной лентой.

— В своей комнате, госпожа Ильдико.

Оставшуюся от кухни и обеденного зала часть дома занимали комнаты-клетушки, где проводили ночь члены семьи, слуги, гости. Маленькие, темные, душные, всю обстановку которых составляли набитый соломой матрац да пуховая (только у женщин) подушка. Исключение составляла лишь комната главы семьи, где нашлось место стулу, кровати и маленькому гобелену на стене. Мацио лежал на кровати, когда Ильдико явилась по его зову.

— Присядь, Ильдико, — он указал на стул. — Нам есть о чем поговорить. Я только что проводил этого молодого человека. Он попросил меня извиниться перед тобой и Лаудио за то, что лично не попрощался с вами, но у него впереди очень напряженный день.

— Он, похоже, практичен до мозга костей, — прокомментировала Ильдико.

— Несомненно. К этому я еще вернусь, — Мацио насупился. — Я переговорил с ним после завтрака. Новости очень серьезные. Аттила решил начать войну. Судя по всему, против Рима. Он собирает величайшую армию, какую когда-либо видели в мире, и потребует от нас, жителей плоскогорья, людей и деньги.

У Ильдико защемило сердце.

— Рорику придется идти?

Мацио печально кивнул.

— Боюсь, что ему предстоит командовать людьми, которых мы пошлем. Скорее всего, двумя десятками всадников. Рано или поздно он должен принять боевое крещение, но мое сердце обливается кровью при мысли о том, что воевать ему придется за Аттилу. Некоторые люди говорят, что Рим обречен и на этот раз падет наверняка. Возможно, они правы. Но почему величие мира должно погибнуть от руки Гунна?

Пауза затягивалась и Ильдико тяжело вздохнула.

— От нас потребуют и лошадей? — а после кивка отца быстро добавила. — Но они не возьмут Хартагера!

Потеря нового короля, похоже, печалила Мацио не меньше, чем уход сына на войну. Мацио пожал плечами.