Кот, который ограбил банк - Лилиан Джексон Браун

— В библиотеке. Это пословицы со всего света.

— И все о животных!

— Ага.

— Да-а… Большое тебе спасибо, Калверт, за такой замечательный подарок.

— Там в дощечке есть дырка, чтобы повесить календарь на гвоздь.

— Я так и сделаю.

— Маме я тоже такой подарил.

— Кстати, как дела у твоих родителей? Что-то давно я их не видел.

— У папы всё в порядке, а у мамы болит рука из-за компьютера.

— А как твои собаки? — Калверт взял под опеку бездомных псов, которых когда-то приютила старая фермерша, сгоревшая вместе со своим домом.

— Долли умерла от старости, я похоронил её за сараем. И написал её имя на камне. Приходите посмотреть, если хотите. Моя тетя приходила и принесла цветы.

— Очень благородно с её стороны. А ты уже готов к школе?

— Ага.

Квиллер ещё раз поблагодарил мальчика за подарок, и тот отправился обратно на ферму.

Возле Центра искусств Квиллер увидел знакомую машину и решил зайти поболтать с её владельцем. Торнтон Хаггис, отошедший от дел бизнесмен, обладатель благородных серебряных седин, временно занимался делами Центра, пока не нашли замену уволившемуся менеджеру, Беверли Форфар.

— Всё ещё командуешь этой твердыней? — спросил Квиллер. — От Беверли ничего не слышно?

— Нет. После всех мытарств, через которые ей довелось пройти в нашем чудесном городе, она, конечно же, рада забыть о его существовании.

Тем не менее Беверли написала Квиллеру, чтобы поблагодарить за подарок, который он сделал ей на прощанье. Бедная женщина и не подозревала, что Квиллер был счастлив от него избавиться.

С Вашей стороны было очень любезно подарить мне «Белизну белого»: я повесила инталию[3]у себя дома, и все гости ею восторгаются. Мне удалось найти работу в Анн-Арбор, штат Мичиган. Надеюсь, со временем из этого выйдет кое-что стоящее.

Читая эти строчки, Квиллер понимающе хмыкнул. Насколько он знал, Анн-Арбор — именно такой город, где инталию с трехмерным изображением снежинки, возможно несущим в себе тайный смысл, смогут оценить по достоинству. Он выиграл это произведение искусства в лотерею, которую проводил Центр искусств, да и то потому, что оказался единственным участником. Квиллер выступал под личиной некоего профессора Рональда Фробница[4]. Он всё ломал голову над тем, как бы избавиться от выигрыша, не обидев художника, а тут как раз Беверли Форфар собралась уезжать из города. И Квиллер вручил ей инталию под тем предлогом, что профессор Фробниц, приглашенный возглавить кафедру в одном из японских университетов, никак не может взять шедевр с собой. Беверли была очень рада получить в подарок шедевр, оцененный в тысячу долларов. В постскриптуме к письму она просила:

Если Вы переписываетесь с профессором Фробницом, пожалуйста, поблагодарите его от моего имени за такую щедрость. Очень жаль, что я не смогла встретиться с ним в Пикаксе. Судя по телефонному разговору, он просто очарователен.

— Замену Беверли пока не подыскали? — спросил Квиллер у Торнтона.

— Беседовали с несколькими кандидатами, но, похоже, они не подошли.

— Вини себя, Торн. Зачем нанимать менеджера и платить ему деньги, если ты прекрасно справляешься со всем этим хозяйством бесплатно?

— Думаешь, я не понимаю? После тринадцатого сентября ухожу в любом случае. Ну а пока мы устраиваем любительскую выставку произведений декоративно-прикладного искусства. Придешь на открытие? Я тоже кое-что выставляю.

— Экспериментируешь с надгробиями? — небрежно спросил Квиллер.

Прежде чем удалиться от дел, Торнтон заправлял семейной мастерской, где изготовляли надгробные памятники, а одно время увлекался историей и составил целое собрание старинных эпитафий.

— Смейся, смейся, — отозвался тот. — Просто мне захотелось занять чем-то руки, вот и купил токарный станок. Поставил его в подвале, теперь обтачиваю на нем всякие деревяшки.

— Стоит посмотреть.

— Приходи на выставку, — пригласил Торнтон. — И деньги не забудь.

Пройдя лесной дорожкой, Квиллер подошел к амбару с восточной стороны. Когда-то и в восточной, и в западной стене имелись огромные ворота, в которые спокойно въезжали возы с яблоками. При перестройке проёмы частично застеклили, вставив в них обычные двустворчатые двери. Парадный вход, через который вы попадали в холл, находился с задней стороны здания, а черный ход, ведущий на кухню, — со стороны фасада.

Подобные странности были в Мускаунти обычным делом, не случайно же столицу округа нередко называли не Пикакс, а Парадокс. Дважды городские власти собирались переименовать ряд улиц, и дважды избиратели решительно восставали против этого. Старая Восточная улица проходила западнее Новой Западной, а Северную Восточную улицу постоянно путали с Западной Южной. Но это вводило в заблуждение лишь приезжих, а вводить в заблуждение приезжих было одним из любимых развлечений жителей Пикакса.

Подойдя к амбару, Квиллер увидел знакомую картину: две кошачьи мордочки в окне сбоку от двери. Поставив передние лапы на подоконник, сиамцы наблюдали за хозяином. Стоило ему переступить порог, как кошки дружно устремились навстречу, принялись описывать возле него круги, терлись о ноги, оплетали их хвостами, исполняя при этом сиамские оперные партии. Столь горячий прием растрогал бы Квиллера, не взгляни он на часы. Для кошек наступило время обеда!

— Чем занимались, ребятки? — спросил Квиллер, накладывая в миски еду. — Масса полезных дел? Решили какую-нибудь мировую проблему? Кто выиграл забег на пятьдесят ярдов?

Чем больше разговариваешь с кошками, тем умнее они становятся, считал он.

Крупного, гибкого и мускулистого сиамца звали Као Ко Кун, для близких — Коко. Его подруга Юм-Юм, маленькая, грациозная и застенчивая кошечка, могла при случае взвыть почище сирены «скорой помощи», чтобы добиться желаемого, и причём немедленно. Оба щеголяли в палевых мехах, только маски, ушки и хвосты были коричневыми. Лилово-голубые глаза Юм-Юм, глядевшие с мольбой и трогательным кокетством, способны были растопить самое ледяное сердце. В темных глазах Коко угадывались космические глубины интеллекта и неразгаданные тайны.

Коты не покидали дома, но существам весом в десять фунтов амбар предоставлял достаточно места для променада. Диаметром в сотню футов, сверху он был увенчан большим стеклянным куполом. Три яруса полуэтажей (антресолей) соединялись лестницей, огибающей амбар по спирали. В центре стоял огромный белый камин в виде куба, от которого к куполу вздымались выбеленные дымовые трубы. Камин делил первый, основной, этаж на четыре части: столовую, гостиную, холл и библиотеку. Под одной из антресолей была устроена кухня, полускрытая Г-образной барной стойкой.