Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова

– Как раз и нужна обычная российская школа! В небольшом городе! Таковы пожелания! Аделаида Максимовна, милочка, к кому же еще я могу обратиться с подобной просьбой, если не к вам! Только вы, с вашим тактом, с вашей… с вашим умением находить со всеми общий язык, сможете, без сомнения, достойно встретить и сделать пребывание иностранных коллег приятным и запоминающимся! Всего-то на две недели! К тому же это будет весьма полезным для вашей школы… дружеские, неформальные контакты… возможность будущих поездок…

– Ладно, – произнесла Аделаида, сдаваясь, – будь по-вашему. Пусть приезжает. Но расскажите мне хотя бы, что это за иностранные коллеги?

В трубке наступила небольшая пауза. Когда же заговорили снова, в голосе уже не было заметно прежнего энергично-дружественного напора:

– По правде говоря, я сама ее не видела, и никто из наших не видел. Мы получили сегодня утром письмо курьерской почтой, и звонок был из министерства с просьбой оказать всяческое содействие… Да, совершенно согласна с вами, немного странно. Только визитная карточка… Минуту, я сейчас прочту вам: профессор К. Роджерс, специалист по древнегерманской истории… директор лицея, если я правильно перевела с немецкого… и адрес: Цюрих, Лёвенштрассе… ну, тут еще телефоны. Вот и все.

– Я не говорю по-немецки… – зачем-то сообщила Аделаида. На что трубка тут же и заявила:

– Не сомневаюсь, что коллега из Швейцарии владеет английским.

Аделаиде, год назад окончившей бесплатные курсы английского языка для руководящих работников, организованные областным комитетом, возразить было нечего. Дама из области напоследок предупредила ее, что иностранный гость вполне может появиться уже завтра, пожелала дальнейших успехов, пообещала всяческое возможное содействие и наконец отключилась.

– Гости? – спросила завхоз понимающе. – Оттуда? Сколько человек?

– Один, – мрачно ответила Аделаида, – то есть одна. Тоже директор школы. Лицея.

– Могло быть хуже, – рассудительно заметила завхоз.

* * *

Аделаида вернулась домой в седьмом часу. Муж уже прибыл; на плите шумел чайник и закипала вода для пельменей. Сам он находился в гостиной, в любимом продавленном кресле под торшером, как раз напротив телевизора, где внимательно изучал «Футбольное обозрение».

Когда-то давно (лет двадцать пять тому назад) он был веселым и очень подвижным молодым человеком; голову его в те времена покрывали буйные каштановые кудри, а дерзкие зеленые глаза не нуждались в очках, чтобы рассмотреть, хотя бы и на большом расстоянии, привлекательную молодую особу женского пола. Роста, правда, он и тогда был среднего, но телосложения весьма крепкого, без малейшего намека на будущую дряблость мускулов и отвисший живот. По профессии же он был археолог. Статной, сероглазой, мечтательной Адочке он представлялся кем-то вроде Индианы Джонса, и она даже пару раз съездила с ним в экспедиции – на алтайские курганы, а потом и в туркменскую пустыню Каракум, где под черными песками, опаленными безжалостным солнцем, искали они затерянный город Гюлистан – воспетую Омаром Хайямом страну вечно цветущих роз. Потом у них родилась Ленка, и Аделаида больше не ездила с мужем в экспедиции, а еще спустя несколько лет и сам он перестал ездить, посолиднел, защитил кандидатскую, получил место на кафедре и хорошую должность директора местного краеведческого музея.

За ужином Аделаида хотела спросить его о чем-нибудь интересном из древнегерманской истории, но передумала; ответная лекция заняла бы никак не менее часа, а ее еще ждала грязная посуда и целый узел неглаженого белья.

Совсем уж на ночь глядя, когда Аделаида блаженно вытянулась под теплым одеялом, а рядом на тумбочке лежали очки для чтения и свежий «Караван историй», неожиданно позвонила дочь. Она снова поссорилась со своим Вадимом и просила мать приехать на выходные.

После разговора с дочерью Аделаида долго не могла заснуть – вздыхала, ворочалась, прислушивалась к приглушенным плотно закрытой дверью звукам из гостиной, где все никак не мог кончиться безнадежно ничейный матч. Как это часто бывает при бессоннице, в голову лезли всякие ненужные и странные мысли. Вдруг показалось очень важным вспомнить хоть что-нибудь про эту самую древнегерманскую историю.

…Всхлипывающую Леночку оттеснил всадник в белом плаще с остроконечным крестом, в уродливом рогатом шлеме, на закованной в тяжелую броню лошади. А-а, псы-рыцари Тевтонского ордена, вспомнила Аделаида с облегчением, но тут же и рассердилась на себя – при чем тут Тевтонский орден, это же Средневековье, а не древняя история.

Всадник послушно растаял, но вместо него сразу же возник физрук, одетый почему-то в балетную пачку и мрачно топтавшийся среди дымящихся развалин спортзала. А дальше полезла и вовсе несусветная чушь, вроде разросшихся до колоссальных размеров классных журналов, которые с хриплым карканьем носились по школе и охотились за учениками. Аделаида мучилась до тех пор, пока не вспомнила, что завтра четверг, а значит, можно не сразу идти на работу, а зайти сначала в гороно, узнать новости с последнего аппаратного совещания. Мысль эта почему-то принесла Аделаиде успокоение, и она наконец заснула настоящим глубоким сном.

* * *

Трехэтажное, роскошное, когда-то облицованное мрамором по всему фасаду здание бывшего дворянского собрания за годы советской власти и последующей перестройки сменило немало хозяев. В просторных двусветных залах заседали комиссии по продразверстке, в гулких коридорах вышагивали суровые матросы Балтфлота в скрипучих кожанках, перехваченных крест-накрест пулеметными лентами, и кто-то в папахе, с красными от злой бессонницы и махорки глазами, сорванным голосом кричал с трибуны о близкой и неминуемой гибели мирового капитализма. На смену военному коммунизму пришел нэп, и в здании объявились товарищи в неприметных сереньких френчах и стриженые машинистки с «Ундервудами», а по коридорам с заклеенными плакатами стенами заспешили мелкие частники, желающие получить торговый патент.

После нэпа здание некоторое время простояло в запустении, а потом, в начале войны, здесь развернули было военный госпиталь, очень хороший, с рентгеновской установкой, лабораторией и двумя полностью оснащенными операционными; но уже в сентябре сорок первого его пришлось эвакуировать за Урал.

После войны здание занял секретный институт. Окна первого этажа замазали мелом и оградили решетками, пышные кусты сирени перед фасадом вырубили и возвели трехметровый бетонный забор с колючей проволокой и мощным КПП. Штатские соседи – промтоварный магазин, парикмахерская, фотоателье – испуганно притихли за своими жалкими палисадничками, а граждане, ранее беззаботно пересекавшие площадь во всех направлениях, стали ходить исключительно по периметру.

Однако в начале девяностых институт съела конверсия.

Из-за вращающихся, залитых ледяным светом стеклянных дверей исчезли каменные лики охранников. Предприимчивые лаборанты сдали в цветмет колючую проволоку вкупе с валяющимися во дворе мотками силового кабеля. Оставшиеся в штате сотрудники торговали на местном вещевом рынке полупроводниковыми схемами. Здание снова осталось без хозяина, но ненадолго – в него вселилась первая демократически выбранная городская администрация. Забор убрали, кусты насадили снова, унылый серый фасад покрасили в яркий бирюзовый цвет. Отдел народного образования получил в свое распоряжение весь южный флигель.