Исповедь обманутой жены - Галина Владимировна Романова

Потому что две недели назад у нее появился сосед. И соседом не была тихая, одинокая, пожилая женщина, мастерски готовившая салаты. Им оказалось мерзкое, постоянно пьяное создание, без конца оравшее песни и водившее в гости толпы собутыльников. Это создание гадило в местах общего пользования, превратило общую кухню в свалку. Оно принялось воровать продукты из ее холодильника, и Лера спешно перетащила холодильник в комнату. Потом место там заняла и ее кухонная мебель с посудой, потому что сосед счел, что все, что стоит в кухне, принадлежит и ему тоже.

– Если сегодня вечером вы снова будете пить и орать, я вызову полицию, – пригрозила Лера, стоя у порога в прихожей.

Она как раз собиралась уйти на работу. А чудовище медленно выползло из своей комнаты и, оскверняя воздух парами перегара, пошло мимо в кухню.

– Вы меня слышали? Я заявлю в полицию.

И она на всякий случай приоткрыла дверь. Мало ли. Вдруг он бросится на нее с кулаками.

– Я тебя трогал, овца? – проскрипело в ответ из кухни. – Нет. На твою частную собственность посягал? Нет. Оскорблял?

– Да! Только что вы назвали меня овцой, – крикнула Лера в сторону кухонной двери.

– Это не считается.

– Я вас предупредила. Еще один такой вопиющий случай, и я напишу на вас заявление в полицию.

– Хоть в Европейский суд, – заявил наглец, оглушительно рыгая. – Я ничего не делал плохого. Я просто такой, какой есть. Если тебя что-то не устраивает, вали!

И выбегая из подъезда с трясущимися от гнева губами, Лера как нельзя кстати вспомнила о предложении бывшего супруга Игоря.

– Твое предложение еще в силе? – выпалила она, набрав его номер.

– Какое предложение? – отозвался Игорек сонно.

– Господи, ты спишь еще, что ли?! – возмутилась Лера.

– И что? Сплю.

– А работа? Ты не работаешь?

– Я в отпуске, – ответил тот с небольшой заминкой. – Так что за предложение, Валерия? Говори. Не затягивай вступление.

– Ты говорил, что готов поменяться со мной квартирами.

– Так у тебя же не квартира, а комната, – напомнил он вкрадчиво. – Или ты все выкупила?

– Нет. Там… Там сосед.

– Ах, сосед! – протянул Игорек насмешливо. – Не поладили? И ты хочешь, чтобы я не поладил с ним тоже? Ох, дорогая… Ты…

– Ладно, проехали.

Она собиралась убрать телефон, когда вдруг услышала. И подумала в первую минуту, что ослышалась.

– Сколько, сколько?!

– Ты не ослышалась. – Он повторил сумму. – Именно за столько я готов уступить тебе наше гнездышко и переехать в твою комнатку.

– Но наше гнездышко без обмена таких денег не стоит. И… И у меня нет таких денег, Игорь! Ты забыл, что обобрал меня?!

– Ты предложила. Я ответил. И согласился. На таких вот условиях. Других не будет. Пока.

Геннадий Степанович всегда считал себя старшим по дому. С тех самых пор, как въехал в свою «трешку» много лет назад. С семьей въехал. Жена была у него на тот момент. Хорошая, трудолюбивая женщина. Не красавица, нет. Широкоплечая. Ширококостная. С полными руками и крупными ногами. На Ларису мало кто оборачивался из мужчин. Даже в молодости, когда она еще была свежа и улыбчива. В зрелые годы, обретя неулыбчивый, склочный характер, его Лариса и вовсе перестала интересовать мужчин. Его в том числе. Но он не роптал. Они прекрасно ладили на своих восьмидесяти квадратных метрах. Растили сыновей, а их у них было двое. Исправно ходили на работу. Ездили на дачу. И, что являлось для Геннадия Степановича особенно важным, следили за порядком во дворе. Всегда! С младых, как говорится, ногтей и до зрелости. До тех самых пор, пока его Лариса не померла, а сыновья не разлетелись из родительского гнезда.

И сразу все поменялось. У него как будто улетучился весь запал. Он растерял все хозяйские нотки. Он перестал быть авторитетным не только для жильцов своего дома. Но и для жильцов своего подъезда. Его мог послать куда подальше любой пятнадцатилетний щегол. Мог назвать его стариком, дедом, а то и козлом.

Было очень обидно! Вспоминалась Лариса, которая давно бы задавила обидчика. Силой голосовых связок, да. Как она визжала, так визжать не мог никто на его памяти.

Сыновья – нет. Они никогда не были для них заступниками. Жили своей жизнью. Какой-то важной, занятой, суетливой. Видимо, эта суета и забросила одного из них во Владивосток. А второго за границу. Они почти не виделись! А после смерти Ларисы и созванивались редко.

Кстати, присутствие хотя бы одного из них сейчас не помешало бы, да. Присутствие или Сереги, или Витька не позволило бы мерзкому малому с четвертого этажа вести себя так нагло, так вызывающе, так необходительно.

Он же ни разу не впустил его в лифт, если ехал там. Нагло выпихивал и говорил:

– Дед, следующим рейсом. Следующим рейсом.

И Геннадию Степановичу приходилось подолгу ждать, когда эта молодая сволочь доедет до четвертого, выгрузится, а потом отпустит лифт.

Нет, конечно, он мог бы дойти до своего третьего этажа и пешком. Не так уж высоко, да и силы пока были. Но дело, понимаешь, принципа! Кто, понимаешь, дал этому щеглу право распоряжаться имуществом, которое ему не принадлежит? На уборку во двор ни разу не вышел. В подъезде гадит. По почтовым ящикам кулаками стучит. Да, да, да, стучит! Геннадий Степанович сам видел, как этот упырь достал что-то из своего почтового ящика. Какой-то конверт. Надорвал его, швырнул себе под ноги надорванную часть. Прочел, что прислали. И рассвирепел. Да так, что принялся молотить кулаками по ящикам. По всем! По ящику, который принадлежит Геннадию Степановичу, в том числе.

А попробуй скажи! Пошлет, в лучшем случае. Или ударит. Он может. Он не был таким уж хорошим, каким его считала соседка Геннадия Степановича – глупая Любка.

Вот тоже не дал Бог ума бабе. Вроде посмотреть – ничего так. Приятная. Даже для своих шестидесяти восьми. Молодится. Одевается прилично, добротно. Всегда чистенькая. И пахнет от нее хорошо. Не щами и луком, как от Шуры с первого этажа, которая не давала ему прохода третий год. Приятная баба, одним словом. Если бы она была не против, Геннадий Степанович даже был готов тряхнуть стариной. Даже посмотрел бы сквозь пальцы на ее житейскую недальновидность.

– Люба, нельзя быть такой наивной. Годы не те, – отчитывал он ее на прошлой неделе.

– А что я такого сказала? – округляла Люба черные, по-молодому озорные глаза. – Я просто сделала Игорю комплимент. Ему и его даме.

– А зачем? – удивлялся Геннадий Степанович за ежедневным вечерним чаем, который стал традиционным для них. – Шли они – и пусть идут своей дорогой. Тем более что никакая она ему не дама. Я слышал их разговор тоже. Так с дамами не говорят.

– А как он говорил?