Эпидемия сумасшествия - Владимир Мухин

На этот раз аплодисменты прогремели как надо. Безопасность, оружие, государство — святые слова, которые непростительно оставлять без внимания.

— Рабочим названием проекта выступало понятие «Кристаллер». Так как заряд использует непосредственно кристаллическую силу. Но консультант проекта генерал Лебедев предложил наименование — «Тэтрон». Команда разработчиков во главе с вашим покорным слугой, приняла данный вариант.

Поэтому можно смело сказать, что мы вступаем в «Тэтронную» эру. И пока что в такой эре наша страна — первая.

Зал взорвался. Первые! Вперед! На врага! На ненавистный никому Запад с его вездесущим санкционным давлением. Что может больше сблизить политиков и военных, чем общая ненависть к более развитым (и более хитрым) соседям!

Свет зажегся. Зал оказался полностью белым. Он напоминал стерильную операционную, но с элементами декора и позолоты. Здесь все было идеально, правильно, чисто.

Казалось, что эльфийский король явится в это сверкающее помещение. Но вместо него явился премьер-министр.

Твердой походкой он направился к небольшой лестнице. Взобрался на сцену. Приблизился к мини трибуне, поспешно вынесенной закулисными работниками.

Знатный госслужащий покраснел, несколько смутился. Или это была тонкая игра, тщательно отредактированная за годы? Никто впрочем, не обратил внимания…

Все сидели со стеклянно-восторженными лицами. С такими физиономиями принято смотреть шоу, наподобие бурлеска.

— Вот такая замечательная речь от нашего ведущего специалиста в сфере разработки оборонных технологий, — сказал премьер-министр и улыбнулся. — Президент Российской Федерации не смог прибыть по причине иностранного визита. Но я хотел бы поблагодарить Дмитрия Геннадьевича от его лица, от себя и от всех наших граждан!

Зал зааплодировал. Глава правительства выдержал чинную паузу.

— Надеюсь, что все необходимые испытания пройдут в самые короткие сроки. И мы сможем обеспечить ещё более надёжную защиту от потенциальных врагов, которых в наше нестабильное время значительное количество.

— Мы проведем всесторонние эксперименты… — заявил профессор.

У него был микрофон в виде петлицы. Мужчина немного поморщился, вспомнив как при одном из лабораторных исследований закрытый, инновационный центр взорвался подобно газовому баллону. И несколько сотрудников превратились в сгустки человеческого пепла. Но сегодня говорить об этом было бы не корректно.

— Проводите! Я в вас не сомневаюсь. А пока позволю себе зачитать послание кабинета министров, составленное специально по случаю вашего изобретения.

Дмитрий Геннадьевич должен был вытянуться по струнке, но почему-то не сделал этого. Конечно, он слушал послание. И в некоторых местах даже акцентировал свое внимание.

Хотя в целом ему было скучно. Он был истинным человеком науки. И даже самую дорогую сцену страны с радостью бы променял на уединение в хорошей лаборатории.

Наука это не шоу, как думают многие. Скорее так… тихое помешательство с выделением полезного действия.

Большие города в нашей стране не принято называть большими. Даже если вокруг тебя проживает несколько сот тысяч двуногих, ты считаешься жалким провинциалом, если на центральной площади не находится Кремль.

Такое суждение не продается логике. Ведь Москва — она одиночная. Невозможно создать несколько таких. Поэтому в любом случае, девяносто процентов граждан РФ — прирожденные провинциалы. Жители задворок, периферий, окраин. Но разве тем они хуже?

Вот и сейчас в одном из скверов крупного (но до боли провинциального) города находился человек в плаще. Его внешний вид был сосредоточен. Сидя на лавке, он читал книгу. На смартфоне. Но все же.

Кто же использует «священный гаджет» для этой «дурацкой цели»? Конечно же, Николай Юрьевич. В силу своего статуса (или убеждений) он не мог напиться, отправиться в клуб или на дачу к бесшабашным друзьям.

Его не манили сальные гаражи, жаркие бани, «пьяные охоты». Мир литературы был наиболее приемлем, потому что неосязаем, как и его основная работа.

Ветер хозяйничал в городе. Разбавлял летнее пекло волной небесного водопада. Качались деревья, трепались рекламные плакаты. Казалось, что несколько небоскрёбов делового центра тоже немного пошатываются.

Люди морщились, мысленно (и вполне явственно) плевались от такой погоды. Больше всего порывы воздуха бесили тех, кто недавно всеми чертями ада клял жару. До этого дожди, а ещё раньше — мороз.

В сквере было не многолюдно. Мимо скамейки прошли двое девчонок школьно-институтского возраста. В пёстрых куртках и коротких юбчонках. Они явно кого-то высматривали. Не высмотрев, удались прочь, как ни в чем не бывало.

В сторону спального района проплелась старуха. Прошла тучная женщина с ребенком.

Николаю Юрьевичу показалось, что он на корабле. Почему-то не в роли капитана, а скорее матроса. Он не должен ничего решать, от него ничего не зависит. Он просто выполняет приказы, отдаваясь течению во всех смыслах этого слова.

— К черту все. Каждый день выслушивать чужую боль… Сам становишься немного больным. Если бы я только мог! Я и так все могу… Успешный человек, уважаемый специалист, хорошая зарплата. И что мне только неймётся? Наверное, надо обратиться к психологу? Психолог для психолога… Неплохой каламбур.

— Здравствуй. Все мечтаешь стать капитаном дальнего плавания? — Бодрый, но слегка суховатый голос вырвал Журова из славных грез.

Перед скамейкой стоял Дмитрий Геннадьевич. В глазах его пылал огонек радости, который он зачем-то пытался скрыть.

— О! Что? Вернулся из Москвы? Не прошло и полугода.

— Пять с половиной месяцев, товарищ. Всего лишь…

— Откуда прознал о моих планах? Неужели научился читать мысли… из-за своей радиации?

— Мы не работаем с радиоактивными компонентами, старый ты «Петросян». Лучше бы подал руку давнему другу и пригласил присесть.

— О, пардон, монсеньёр. Жму. Приглашаю, — мужчины театрально поздоровались, на манер киношных джентльменов.

Хотя напоминали они больше разведчиков из дешёвого фильма. Потому как оба были в плащах с длинными полами. При этом на шее Дмитрия Геннадьевича красовался, неизвестно зачем повязанный, шарф пёстрого цвета.

Учёные не умеют одеваться, подметят многие. А может быть глубже? Внешняя оболочка не имеет для них смысла? В отличие от внутреннего, непознанного содержания.

— Ну как там столица? Стоит, не шатается? — Пытаясь шутить, спросил психолог, когда изобретатель «угнездился» на месте.

— Ну, так, не без лёгких колебаний земной поверхности.

— Хорошо. Жизнь без потрясений — это не жизнь. Может, расскажешь о своем проекте, раз уж примчался? Или опять отделаешься общими фразами?