Варяжский круг - Сергей Михайлович Зайцев

По первому снегу пришел игрец Берест. Как ни в чем не бывало, веселый. В большой куньей шапке. Ничего не сказал. Спустился по ступенькам к Настке в землянку, распахнулся, скинул гусельки с плеча.

И опять засмеялась Настка.

Жил один человек по имени Митрох. Прозвание ему было – Быковал. Прозвание за то, что любил хватать за рога молодых бычков и, вывернув им головы, валить на землю. А однажды он будто бы заездил взрослого свирепого быка. Также лошадь Митроху повалить ничего не стоило: сядет верхом, да так стиснет лошади ребра, что та, едва живая, падает на месте. За силу и хмурый нрав люди побаивались Митроха, поэтому некоторых его темных дел как бы не замечали. А он, бывало, отнимал у людей то, в чем нуждался, или заставлял их делать, чего они не хотели, и еще намного разбойничал при дороге и на Днепре. И были у Митроха дружки – ватажка. По отдельности все тихие и послушные отцам. Но как сходились они вокруг своего ватажника, так теряли привычный облик, становились беспутными, разгульными и творили всякие безрассудства – напивались до беспамятства, гоняли по дворам девок, ломали чужие изгороди, забивали камнями чужих собак, выгоняли в лес скот, а тех, кто пытался помешать им, избивали. Отцы махали на них рукой:

– Пусть себе бьются к ночи! Лишь бы работали днем.

Но побаивались ватажники смоленских князей: прознают про беспутство, решат – лишние. Тогда засудят и к себе заберут, поселят в гриднице. Недругов много у князей, дружина под руками всегда нужна и пополнение к ней. Так отцы пугали ватажку князьями и судом, но надеялись ватажники, что далеко князья – не скоро к ним подберутся, и в ответ отцам только посмеивались. Посреди же всех смутьян Митрох хмурил брови…

Пришло время, повзрослела Настка. И невзлюбил Митрох Береста.

В такой же семик поставила Настка березу во ржи. Возвращалась с девушками, несла в руках колоски. И сама Настка была подобна колоску: высокая, гибкая… Старшие подруги косились на нее. Кажется, еще недавно была Настка маленькой девочкой, диковатым ребенком, а теперь расцвела, округлилась, яркая стала, как весенний день, и глядит уж не украдкой, а спокойно и тепло, держится уверенно, с превосходством – первая. Никто не говорил ей, что красивая, но она о том сама знала. И знала, что долго ей еще первой быть.

Смиренно вздыхали старшие подруги, вторые и третьи. За величавой Насткой шли парами и видели: как прежде, там на опушке, на взгорке сидит-дожидается Берест. Дудку держит в руках. Сам – стать статью. Посмотришь – поверишь, что смоленские девки от него не отстают. Такой только разок в глаза заглянет, а уж сердце девичье заходится, трепещет. И имя праздничное у игреца, березовое – белое имя. Все Настке! Как угадали они, что друг для друга! Мало ли людей на земле! Но уж угадали, – вздыхали подруги. Им никто не подсказывал. Напротив, кто-то желал бы и злое подсказать, насоветовать в болото. Вот Митрох, например…

Подруги переглянулись за спиной Настки:

– Скажем игрецу!

Не говорили еще, что угрюмый Митрох закружил возле Настки. Все ломал девичьи хороводы – появится внезапно, на девок страху нагонит, а Настку схватит за плечо и тянет ее из круга, не улыбнется. Ватажка же его тем временем поодаль дожидается… Настка из хоровода не шла, подсмеивалась над Митрохом, хотя знали подруги, что больно ей было от тяжести Митроховых лап. Скажет ему: «Принеси колоду». Он и тащит тяжеленную колоду на плече. Скажет Настка: «Посмотри, покосился крайний дом. Подложи под тот дом камень». Тогда берется Быковал одной ручищей за угол и поднимает дом, а другой ручищей вкладывает под венцы камень. В хороводе же над ним тайно насмехаются, но Митрох не видит этого. И не видят насмешек в ватажке, силой своего ватажника там поражены.

Рассказали обо всем Бересту. Думали, что он теперь обозлится на сумрачного Митроха и перед всеми его оговорит. Однако иначе повел себя игрец – достал из-за пазухи большого ужа и подарил его девушкам. Сказал:

– Он невзрачен, но тоже любит солнце.

Многие уже знали, что не превзойти Береста в игре, когда тот весел. И только Настка слышала, как он умел играть, когда был грустен. Уведет в свою рощу Настку, посадит в тайный тихий уголок возле двух валунов и заиграет. Что там дудка! Не диво, деревяшка деревяшкой. Несколько дырок. А поднесет ее к губам добрый Берест, да закроет глаза, да заиграет тихо-тихо – мягкой теплой ладонью возьмет за сердце. Сладостная песнь!

Так и в этот раз. Чуть-чуть взгрустнулось игрецу. Новая песнь разлилась по роще. Оттого в руке Настки легонько задрожала молодая березовая ветвь, таящая в себе плодородие. И сама Настка от песни задрожала, чего прежде никогда не было. Сердце чаще забилось, приневолилась душа. Не обрывала Настка смехом игру, не убегала в рощу. Созрел в поле ее колосок.

– О, песнь! О, милый!

Станет Настка березой. Тайную силу возьмет из земли. И юная, ранняя, в пустом еще лесу распустится нежными листками. Белая, первая… Вон – это грустное деревце. Оно так близко – оно ближе всех. Оно всех белее. И поет. И лес клонится.

– О, листок!..

Уже не играл а дудка, лежала в траве – деревяшка деревяшкой. Потемнело небо над лесом. Березовый веночек, кружась, поплыл по ручью, по журчащим порожкам – серебряный в свете луны. Шелковистые травы прядями спадали к воде, гадали-пророчили, стебли свои тянули за веночком. «Друг для друга! Судьба!» Ручей журчал на порожках, гадал-нагадывал на обмытых корнях: «Спешите, спешите любить!»

– О, листок!

Вот потерялся веночек, сгинул под крутым берегом в темноте. Может, так и судьба? Канула во тьме ее тонкая нить. Под чужими корнями, под далекими берегами спряталась от взгляда – разлука. Оборвалась та нить – не оборвалась. Попробуй угадай…

Настка с тревогой всматривалась в глаза Береста.

Все звали порожки: «Спешите любить!»

Были у игреца и Настки зложелатели. Все больше неприметные: серые и безликие. Хотя проявлялось иногда одно лицо – завистливое. Но лицо это всегда пряталось за чужие спины и подсматривало из-за угла. Имя его недостойно. И вот выбрал этот человек время и шепнул Митроху наедине, что чужак Берест сравнил его, Митроха, с ужом и назвал невзрачным. А между тем, сказал завистник, всем известно, какие сильные и красивые у Митроха ноги. Сравнили же его с безногим ужом. И вытерпеть такое, сказал, невозможно. Поэтому нужно игрецу отомстить.

Митрох с этим согласился. Но не из-за сравнения с ужом. Он сразу подумал про Настку и про то, что Берест чужак. Гусельками своими всех заворожил. И к каждому двору зовут чужака на праздник, и никто не скажет, чтобы он убирался прочь – к себе за Днепр. А может, за Днепром девок мало?.. Давно накипело у Митроха. Вспомнил, как смеялась над ним Настка. Задело. Совсем не так она смеялась, когда к ней подходил игрец. И ничего не замечала вокруг, когда играли Берестовы гусельки или дуда.

Все наговаривал Митроху завистник:

– Ты сидишь – так и сиди! А они в лесу вдвоем… Что будут делать, когда игрец отложит дудку? Молитвенник листать?