Мертвое время - Питер Джеймс

Вот было бы чудесно!

Но не так чудесно, как то, что он задумал. Просто умерев, детектив-суперинтендент Грейс слишком дешево бы отделался. Он хотел, чтобы коп страдал по-настоящему. До конца его жизни. О да. Так будет намного лучше. Нужно причинить ему такую боль, которая не покинет его никогда!

Смолбоун затянулся сигаретой, потом затушил ее в пепельнице и до дна опустошил стакан. В тюрьму он попал относительно молодым пятидесятилетним мужчиной, вышел же из нее шестидесятидвухлетним стариком. Детектив-суперинтендент Грейс отнял все, что у него было. А главное — забрал эти важнейшие двенадцать лет его жизни.

Конечно, тогда Грейс еще не был детективом-суперинтендентом — обычный выскочка, только что ставший инспектором, который насел на него, избрал мишенью, подделал улики и раскрутил дело, — такой умный, такой, мать его, ловкий. Именно «благодаря» Грейсу он и вынужден сидеть теперь в этой грязной съемной квартире, с ее дешевой мебелью и табличками «Не курить!» на стенах в каждой комнате. Мало того, ему еще приходится регулярно отмечаться, едва ли не до земли кланяясь, у этого чертова инспектора по надзору.

Он отложил газету в сторону, встал и, слегка пошатываясь, направился в небольшую вонючую кухню, где прихватил из холодильника несколько кубиков льда и бросил в стакан. Только что пробило полдень, и он упорно думал. Думал о том, как приятно будет заставить Роя Грейса страдать. Только это поддерживало его сейчас в тонусе. Вся нация жила мыслями о предстоящей Олимпиаде, которая начиналась уже через месяц. Но до забот и чаяний соотечественников ему не было никакого дела; главное для него — поквитаться с Роем Грейсом.

Только об этом он и мог думать.

Вскоре он воплотит свой план в жизнь. Губы скривились в ухмылке. Осталось лишь найти подходящего человека. Вспомнить кое-какие имена, известные ему еще с той, дотюремной жизни, обновить знакомства, которые завел за решеткой. Но кого ни выбери, обойдется это недешево, а с наличными у него сейчас негусто.

Зазвонил телефон. Номер не определен, высветилось на дисплее.

— Да? — ответил он с опаской.

— Эмис Смолбоун? — произнес незнакомый голос с грубым брайтонским акцентом.

— Кто вы? — спросил он холодно.

— Мы встречались как-то раз, давным-давно, но вы вряд ли меня помните. Мне нужна кое-какая помощь. У вас ведь есть знакомые среди антикваров, не так ли? За границей? Таких, что занимаются дорогими вещицами?

— А что, если и есть?

— Я слышал, вы нуждаетесь в деньгах.

— А вы не слышали, что вам не следовало бы звонить мне на этот гребаный мобильник?

— Да, знаю.

— Тогда какого хрена звоните?

— Речь идет о куче денег. Нескольких миллионах фунтов.

— А можно поподробнее? — попросил Эмис Смолбоун с внезапно пробудившимся интересом.

Звонивший уже отключился.

Они были правы, подумал Рой Грейс, все те, что твердили: с рождением ребенка его жизнь круто изменится. Он зевнул — нескончаемые беспокойные ночи, когда Клио вскакивала каждый раз для того, чтобы покормить проснувшегося Ноя или сменить ему памперс, не могли пройти даром. Один из его коллег, Ник Николл, недавно впервые ставший отцом, говорил, что спит в другой комнате, куда не доносятся никакие посторонние звуки и где он может спокойно передохнуть. Но Рой для себя решил: он так делать не будет. Ребенка хотели они оба — и Клио, и сам он, — так что устраниться от заботы о малыше он не мог. Но, черт возьми, сегодня он чувствовал себя уставшим, а еще немного запущенным и грязным, — стоял жаркий августовский день, и хотя все окна были открыты, воздух оставался неподвижным, душным и влажным.

По телевизору показывали в записи церемонию закрытия Олимпийских игр, прошедшую чуть менее двух недель назад. Тем вечером, когда она шла в прямом эфире, они оба уснули где-то на ее середине. Сколько Рой себя помнил, он никогда в жизни так не уставал, и это сказывалось на его способности сосредоточиться на работе. Он определенно страдал от того, что некоторые называли синдромом «детского мозга».[1]

Рэй Дэвис из группы «Кинкс», одной из самых его любимых, пел Waterloo Sunset, и он немного добавил звука. Но Клио от книги даже не оторвалась.

Грейс недавно перешел свой Рубикон — ему стукнуло сорок. В последние пару лет он ждал этого рубежа со все нарастающей боязнью. Когда же день наконец наступил, они с Клио так умаялись, что даже не подумали о каком-то особом его праздновании — просто открыли бутылку шампанского и уснули прежде, чем выпили даже половину.

Теперь у них появился новый повод для торжества. На этой неделе, после многолетнего ожидания, Сэнди, его жена, была официально объявлена умершей, и отныне ничто не мешало ему жениться на Клио.

Сэнди пропала в день его тридцатилетия, десять лет назад, а он так и не знал, что с ней случилось: жива ли она — он продолжал в это верить — или же давно мертва, как утверждали друзья и родственники, и что, вероятно, было правдой. Так или иначе, сейчас, впервые за все эти годы, Рой испытывал некоторое облегчение, вместе с которым пришло и осознание того, что можно двигаться дальше. Сыграло свою роль и то, что он наконец-таки нашел покупателя на дом, в котором жил когда-то с Сэнди.

Рой с любовью — и с безнадежной гордостью — посмотрел вниз, на своего полуторамесячного сына. На крошечное ангелоподобное создание с похожими на бутон розы губками, пухленькими розоватыми ручками и пальчиками, как у куклы из магазина игрушек. Ной Джек Грейс, в детском комбинезоне без рукавов, лежал, убаюканный им, с закрытыми глазами у него на коленях. За тонкими прядями светлых волос проглядывала кожа черепа. Рой видел в его лице черты как Клио, так и себя самого, и иногда Ной едва заметно озадаченно хмурился, чем напоминал Грейсу покойного отца — полицейского, как и он сам. Он сделает все для Ноя. Умрет ради него, без малейших колебаний.

Клио сидела позади него, на диване, в черном топе-безрукавке, с чуть более коротко, чем обычно, подрезанными и собранными сзади светлыми волосами, с головой уйдя в «Пятьдесят оттенков серого». Дом пропитался молочным запахом детской присыпки и свежевыстиранного белья. На игровом коврике на полу лежало несколько мягких игрушек, включая плюшевого медвежонка и Паровозик Томас. На самом верху этой горки покачивался игрушечный домик на колесиках с ярко раскрашенными животными и птицами.

Хамфри, их черный щенок, помесь лабрадора со сторожевой колли, угрюмо грыз кость в своей корзине в дальнем конце комнаты. Когда Ноя привезли домой, Хамфри наградил его парочкой пренебрежительных взглядов и, поджав хвост, уныло побрел прочь, словно сознавая, что не он теперь номер один в глазах хозяев. С тех пор никаких перемен к лучшему в его настроении не происходило.