Следы на Снегу - Мария Мерлот

в мастерскую, Адам и трое парней чинили сломанную мебель.

— Это я! — она помахала им. — И я принесла купаты и печенье.

— Ура! Еда! — воскликнули парни. Они всегда были голодными.

— Это хорошие купаты! К ним требуется свежий салат, — одобрил мистер Кэмп, рассмотрев её покупку. — Ребята, давайте закончим этот стул, а потом перекусим.

Эмбер присоединилась и помогла со стулом.

— Кто сегодня жарит купаты? — спросил Адам, когда они мыли руки.

— Эмбер, — предложил один из парней.

— Я жарила в прошлый раз, — сказала она.

— Да, но лучше тебя купаты никто не готовит.

— Разве это не значит, что вам нужно больше практики? — ухмыльнулась Эмбер. — Кроме того, Адам готовит лучше всех.

— Но это хорошие купаты, они из того спецмагазина, — возразил другой парень. — Мы же не хотим испортить их неидеальной готовкой.

— Ха-ха, — она саркастически улыбнулась.

— Знаешь, Эмбер, — сказал Адам, — я не уверен, что выиграл бы у тебя кулинарное соревнование, по крайней мере, когда дело касается купат. Но я не такой пугливый, как некоторые из нас, — он подмигнул парням. — Я могу их зажарить, если остальные приготовят салат.

— Хорошо, — согласились подростки. Они бросились делать салат, потому что купаты жарились быстро.

Вскоре мастерскую наполнил запах купат, шкворчащих в масле со свежими ароматными травами. Результат был восхитительным — они получились идеально сочными внутри и имели правильную хрустящую корочку снаружи.

После еды они вместе починили ещё два стула, после чего парни ушли.

— Ты тоже можешь идти, — сказал Адам Эмбер.

— Я хотела бы ещё помочь.

— Хорошо, тогда давай копать картошку.

…

Следующий час они работали на картофельной грядке. Они работали молча, за исключением редких “проверь то место” или “эта картошка похожа на лошадиную голову”. Но это молчание было очень уютным, оно скорее объединяло их.

— Мы проделали отличную работу, — с удовлетворением сказал Адам, когда они закончили всю грядку. — Давай попьём чаю.

— Ага!

Они почистили лопаты, сложили их в сарай с инструментами и пошли в мастерскую готовить чай.

— Как сегодня твои собаки? — спросил мистер Кэмп.

— Хорошо. Мы приятно провели время в парке, и чаевые были хорошие. Собаки интересные звери. Они разделяют настроение своей компании — их владельцев, когда они дома, и их друзей, когда они с другими собаками и вдали от владельцев, — Эмбер рассказала Адаму о шпице Альберте и товариществе между её собаками. — Но мне больше нравятся кошки. Жаль, что редко приходится сидеть с кошками.

— Да, они самодостаточны. Я тоже больше кошек люблю. Мне нравятся все животные, но кошки особенно.

— О! Мне сегодня приснился классный сон. Я была гекконом! Я ходила по потолку, и это было потрясающе.

— Ух ты. Звучит заманчиво! У меня никогда не было такого сна. В молодости я иногда летал во сне.

— Вы были птицей в этих снах?

— Нет, я всегда был человеком. Но во сне я взмахивал руками и летел, как птица.

— А Вы когда-нибудь были во сне животным?

— Нет. А ты?

— Да, много раз. Чаще всего мне снится, что я кошка. Никогда раньше не была гекконом.

— Должно быть, очень интересные сны!

— Адам, — внезапно спросила Эмбер, — почему Вы живёте и работаете здесь?

— Ты имеешь в виду приют?

— Да.

— Почему бы и нет?

— Вы очень отличаетесь от любого другого взрослого, работающего здесь.

Мистер Кэмп задумался.

— А как насчёт детей? Я отличаюсь от них?

— Конечно. Вы взрослый. Вы можете жить, где хотите, а у детей нет прав. Мы застряли здесь до тех пор, пока нам не исполнится 18 лет. Никто из нас не останется здесь после 18-ти.

— Понимаю, — он кивнул, глядя на Эмбер поверх своей кружки с чаем. — Но позволь мне спросить: ты всё ещё учишься в старшей школе, верно?

— Да.

— Как ты чувствуешь, ты такая же, как и другие дети?

— Конечно, нет.

— В чём разница?

— Вы знаете, какая разница! У них есть родители, они живут в семье, своей семье. Они понятия не имеют, что значит быть сиротой.

— Как будто у них есть хвост в психологическом смысле, и которого тебе не хватает?

— Да, я психологический ампутант, а они целые.

— Ампутант. Это правильное слово! Я не смог бы сказать это лучше. Дело в том, что я тоже ампутант. Мой сын погиб во время последнего военного конфликта. Ему было 18, ненамного старше тебя… Горе — очень жестокая вещь, Эмбер. Все скорбят по-разному. Мы с женой тоже горевали по-разному. И нам было так больно, что каждый из нас был не в состоянии видеть дальше своей боли. Каждый из нас просто залез в личную скорлупу и там закрылся. Когда я нуждался в ней больше всего, её не было рядом со мной. И я не был рядом с ней для неё. Горе разлучило нас.

— Одиночество было невыносимым, — продолжал Адам. — Я пытался убить его алкоголем, но от этого стало намного хуже. Алкоголь только усиливает настроение, поэтому он усиливал моё горе и одиночество. Я бросил пить и нашёл хорошую работу, но не мог общаться с людьми. Как ты очень правильно выразилась, я ампутант, а они целые. Мы как пришельцы с разных планет. Потом здесь, в приюте, я нашёл таких же ампутантов, как и я. Других людей — детей — которые потеряли свои семьи, как и я. Здесь я чувствую себя своим. Понятым. Равным. Мы не можем заполнить пробелы в душе друг друга, но мы понимаем друг друга. Это неимоверно много. Я больше не одинок.

— Это ужасно. Мне очень жаль.

— Да, жизнь иногда бывает очень жестокой.

— По крайней мере, у Вас были эти 18 лет счастья. Восемнадцать лет, когда Вы любили и были любимы. Никто не может отнять это у Вас.

— Это верно, — мистер Кэмп улыбнулся.

— Но, должно быть, очень больно это счастье потерять. Маргарет потеряла родителей всего 3 года назад. Она до сих пор в шоке. Иногда я слышу, как она плачет по ночам. Потом я лежу в своей постели и думаю, что хуже: испытать любовь и потом мучительно её потерять или никогда не испытывать ни боли, ни любви?

— Ты нашла ответ?

— Оба варианта полный отстой.

— Думаю, что да, — Адам кивнул.

— Просто иногда так больно осознавать, что меня никто никогда не любил. У Вас есть Ваши 18 лет, и у Маргарет её 13. А у меня ничего, ноль. Моя собственная мать отказалась от меня при моём рождении. Должно быть, она ненавидела меня все 9 месяцев своей беременности.

— Не думай об этом, — он вздохнул. — Ты не знаешь