Вдребезги - Кэтлин Глазго

которого я боялась, но он находился далеко, на противоположной стороне реки, и здесь он не мог меня достать.

Я думала, что здесь он меня не достанет в любом случае.

Еще один стикер. «БОЛВАН, ПРОСТО СКАЖИ МНЕ». И все же мои руки немного тряслись, когда я показала ему это.

Барберо засмеялся. Чипсы застряли у него между зубами.

Искры пронеслись у меня перед глазами, и музыка внутри включилась на полную громкость. Я отошла от поста медсестер, моя кожа онемела. Хотелось бы дышать так, как говорила Каспер, но я не могла, со мной это не работало: стоило мне разозлиться – и в голове включалась эта музыка. Кожа больше не немела, но сильно чесалась, а я тем временем блуждала, блуждала и искала глазами, наконец, нашла пост и пошла обратно. Барберо больше не смеялся. Он летел головой вперед, ругаясь:

– Вот дерьмо!

Пластиковый стул отлетел от стойки. Стакан и ручки с приклеенными искусственными цветами упали на пол и веером рассыпались по бесконечному бежевому ковролину. Он повсюду, бескрайний бежевый ковролин. Я пнула стойку, и мне стало больно, потому что на мне не было обуви, но это оказалось здорово – чувствовать боль, и я продолжила пинать. Барберо уже встал, но я снова схватила стул, а он выставил руки:

– Довольно. Успокойся, ты, чокнутая!

Но он говорил очень мягко. Как будто теперь, может быть, он немного боялся меня. И я не знала почему, но это злило меня еще больше. Я снова подняла стул, и в этот момент появился доктор Дули.

Когда Каспер огорчалась из-за меня, то не подавала вида. Она просто смотрела на меня, я смотрела на черепаху, а черепаха занималась своим делом. Хотелось бы мне быть на ее месте, под водой, в тишине, никого вокруг. Какая же безмятежная жизнь у этой черепахи…

– Вчера вечером ты спрашивала Брюса, так вот: ты провела шесть дней в медицинском центре Крили. Тебе оказывали помощь и оставили для наблюдения еще на неделю, перед тем как перевести сюда. Ты знаешь, что у тебя была атипичная пневмония? Скажем так, ты еще не совсем выздоровела, но антибиотики должны помочь, – сообщила Каспер.

Она взяла что-то объемное со стола и пододвинула ко мне. Это был один из тех настольных календарей. Я не совсем понимала, что в нем ищу, но потом увидела вверху страницы.

Апрель. Середина апреля.

Каспер произнесла:

– Ты пропустила только Пасху, так как лежала в Крили. Немного отстала от нас, но ничего важного без тебя не произошло. Мы не можем позволить гигантскому зайцу скакать по психиатрическому отделению, правда же? – Она улыбнулась. – Извини, немного терапевтического юмора. И все же мы тут поохотились за пасхальными яйцами. День благодарения у нас проходит гораздо веселее: пересушенная индейка, подливка с комками. Славные времена.

Я знала, что она хотела подбодрить меня, вызвать на разговор. Я обернулась к ней, но как только мы встретились глазами, я ощутила это проклятое жжение в глазах и отвернулась к дурацкой черепахе. И почувствовала, как неожиданно выбираюсь и снова погружаюсь в свой мрак.

Каспер подалась вперед:

– Ты вообще не помнишь себя здесь, в Рижденс?

Я помнила охранника.

Помнила свет ламп надо мной, ярких, как несколько солнц, пищащий звук, которому, казалось, не будет конца. Помнила, как хотелось брыкаться, когда меня держали и срезали мою одежду и обувь. Помнила тяжесть в легких, как будто они были наполнены грязью.

Я помнила, как очень боялась, что Проклятый Фрэнк появится в дверях, чтобы забрать меня назад в Сид Хаус, в комнату, где плачут девушки.

Помнила, как плакала. Как меня вырвало, и я испачкала туфли медсестры, помнила ее выражение лица, которое не изменилось ни на йоту, как будто такое случалось с ней постоянно; я хотела взглядом показать ей, что сожалею, потому что не находила слов, но и тогда ее лицо не дрогнуло.

Потом ничего. Ничего. До встречи с Луизой.

– Это не страшно, что ты не можешь вспомнить. Наше подсознание невероятно подвижно. Порой оно отключает нас, что-то вроде защитного механизма. Надеюсь, что я понятно объяснила, – сказала Каспер.

Хотела бы я знать, как ей сообщить, что мое подсознание сломалось, потому что оно ни разу не отключило меня, когда Проклятый Фрэнк мне угрожал или когда мужчина пытался обидеть меня в подземном переходе.

Мой сломанный большой палец пульсировал под шиной и странным ботинком, в который засунул меня доктор Дули. Когда я ходила, ей-богу, выглядела как безумный хромой уродец – гнездо волос на голове, руки-дубинки, перебинтованные ноги.

Что со мной будет дальше?

– Думаю, тебе нужно какое-нибудь дело, – предположила Каспер.

Это неправда, что я хотела быть одинокой черепахой. Правда в том, что я мечтала о возвращении Эллис, но она никогда больше не вернется, никогда. В любом случае, уже не той, что была раньше. Правда и то, что я скучала по Майки и по Малышу Дэнни, и даже по Эвану и Дампу. Иногда я скучала по матери, даже если это чувство скорее похоже на злобу, чем на грусть. То же самое я испытывала, когда думала об Эллис, и даже это не совсем правдиво, потому что под грустью я на самом деле подразумевала черную дыру внутри меня, полную гвоздей, камней, битого стекла и слов, которых у меня больше нет.

Эллис, Эллис.

И хотя это правда, что я носила одежду из коробки забытых вещей, утверждать, что у меня ничего нет, было бы неверно, потому что у меня имелось кое-что, но они прятали это от меня. Мне показали его всего один раз: однажды вечером я смотрела фильм, и доктор Дули попросил меня подойти к посту медсестер. Когда я пришла туда, он достал из-под стола рюкзак – мой рюкзак. Дули очень высокий и красивый, такой красотой, что наделяет ее владельца уверенностью в собственной привлекательности. Это делает его жизнь намного проще, и он старается относиться ко всем нам, некрасивым, со снисхождением. Поэтому когда он произнес:

– Двое мальчишек подбросили это. Тебе он знаком? – Я была очарована его бархатистой щетиной и на мгновение ослепла от белозубой улыбки.

Я быстро схватила свой рюкзак, опустилась на колени, открыла его и сунула руки внутрь. Она была там. Бережно прижав ее к груди, я вздохнула с облегчением, потому что доктор Дули сказал:

– Не волнуйся, мы вынули содержимое.

Я взяла ее в руки – это была армейская аптечка. Я купила ее, когда мне было четырнадцать, и мы с Эллис прочесывали секонд-хенд Сент-Винсент де Пол на Западной Седьмой стрит. Металлическая коробка была с вмятинами, большой красный крест на крышке