Фугас - Сергей Герман

Шляпа укоризненно качает головой:

— Это же потенциальный убийца. И таких людей вы посылаете в Чечню для наведения конституционного порядка? Понимаешь…

Ко мне подбегает какой-то подполковник с совершенно белыми глазами.

— Кто такой?! Какого х… ты тут на людей пулеметы наводишь?

— Да я… стрелок…

— Какой мудак ему пулеметы доверил? Хотите, чтобы он всех перестрелял? Немедленно снять!

Комбат делает страшное лицо, машет рукой:

— Брысь!

Свора движется дальше. Уф-фф! Пронесло.

Спрашиваю дневального, стоящего под грибком:

— Сеня, что это было?

— Чего?..

— Кто этот, в шляпе? Главное лицо государства?..

— Нет. Хуже! Правозащитник. Из Москвы.

Под вечер разбредаемся по палаткам. В печке-буржуйке потрескивают дрова, в открытом пологе виднеется холодное звездное небо.

Утром появляется командир роты. Майор! Косая сажень в плечах. Красавец! Прямо хоть сейчас на плакат «Армия — это школа жизни!».

У нашего командира изрядно помятое лицо, зато он в новом комке, сверкающих гуталином берцах.

— Здравствуйте, товарищи солдаты!

— Здра-ра-ра..!

Кто-то крикнул — генерал, кто-то — полковник. Шашорин, кажется, вообще послал его к матери, в общем, всем было по фигу. Ротный почему-то сразу начал кричать:

— Я, майор Дронов, буду командовать вашей ротой!

Ну что ж, командуй. Посмотрим.

Шашорин толкает меня плечом: «Смотри, у ротного трясутся колени». У нашего командира действительно наблюдался тремор конечностей. Причина, скорее всего, в глубоком похмелье.

— Бойцы, за неделю вы должны научиться воевать! Незаконные бандформирования… тра-та-тата… вы с честью… тра-та-та… мирное население… тра-таа-та… тра-та-та… Нас ждут в Чечне, очень ждут! Мирные жители Чечни устали от войны… тра-та-та ждут, когда вы освободите их от ваххабитов… Руководство государства приняло решение!.. тра-та-та…

— Блин, где-то я уже это слышал.

После завтрака мы чистим оружие, собираем, разбираем и снова чистим. Новенькие автоматы пахнут железом и ружейным маслом.

К вечеру пошел дождь. На сапоги налипли комья грязи, бушлат стал похож на тряпку, которой вымыли пол. Пропахшая дымом палатка кажется раем. Пришлось выделить всем по пятьдесят граммов из заветной фляжки.

Ночью проснулись от стрельбы. Часовой застрелил корову, которая ночью не захотела остановится на окрик: «Стой! Стрелять буду!» и при выстреле в воздух рванула с перепугу на часового. «Нарушитель» был убит.

Утром корова была отправлена на кухню, а бдительный часовой на утреннем построении получил благодарность от командира роты и пожизненный позывной Убийца.

После построения Прибный придумал развлекалочку. Приказал притащить с кухни внутренности убиенного животного. Коровьи кишки затолкали в солдатское обмундирование. Нам ставилась задача обыскать чучело и найти спрятанные документы.

Копаться в осклизлых кишках неприятно, но надо через это переступить, иначе как потом убивать людей, то есть бандитов?

Степаныч много рассказывает о первой чеченской и о новогоднем штурме Грозного. Были большие потери, большие потому, что мальчишки-срочники были не готовы убивать, их не готовили к войне в собственной стране.

Прибный вбивает в наши головы:

— Разведка называется разведкой не потому, что быстро бегает, бесшумно ползает и метко стреляет. Разведка выполняет специальные задачи — те, которые никакой суперловкий и супер-быстрый спортсмен выполнить не сможет в силу полной аморальности. Настоящий разведчик, чтобы не засветить группу, должен суметь убить невинного человека. Пусть даже это будет женщина или ребенок. И делать это надо спокойно, без истерик, соплей и сантиментов. Настоящий разведчик ради выполнения боевой задачи должен уметь преступать закон. Иногда врать. Поступаться принципами! Забыть о том, что такое хорошо и что такое плохо!.. Ради одного — выполнения боевой задачи! Получения информации или уничтожения противника! Это надо запомнить всем.

Мы дружно киваем головами. Все понятно. Хотя лично мне непонятно. Как это убивать детей?! Мы что, беспредельщики? Или фашисты?

— Перекур.

Мы закуриваем. Прибный при курении прячет сигарету в кулаке, чтобы не был виден огонек. Ловлю себя на мысли, что копирую его жесты.

Степаныч докуривает сигарету, бережно заворачивает ее в клочок бумажки, прячет в карман.

— Продолжим, головорезы.

Мы сдержанно гогочем.

— При работе с объектом, его задержании, допросе, конвоировании вы должны задавить в себе все чувства к нему, иначе появится психоэмоциональная зависимость. Рано или поздно вам станет его жалко, потом начнете ему сочувствовать, потом появится желание помочь. В конечном итоге вы просто не сможете заставить себя нажать на спусковой крючок. Или наоборот. Сначала объект вызовет антипатию, потом стойкую неприязнь, потом ненависть.

В итоге вместо хладнокровного проведения операции начинается фейерверк эмоций. А где эмоции, там нет места трезвому расчету и прогнозированию ситуации. Это почти всегда ведет к срыву операции.

Я начинаю размышлять: смогу ли я убить ножом? Не животное, а человека? И отвечаю без колебаний. Да! Смогу! Мысль об этом почему-то не заставляет содрогнуться.

Так прошло семь дней.

…Однажды утром нас разбудил прапорщик — старший по лагерю. Было жутко холодно. В морозном ноябрьском небе, над огромным военным муравейником, над заиндевелыми стволами пушек и пулеметов бронемашин, косящихся в сторону гор, над трубами остывших буржуек тускло мерцала луна — солнце мертвых. Не хватало только красноликого всадника с копьем и Сатаны, разрушающего город.

Мы, невыспавшиеся и раздраженные, грузим свое барахло в грузовики. Везде стоит удушливый запах солярки и выхлопных газов.

Часа два разбираем и таскаем палатки, десятки ящиков с патронами и гранатами, тушенкой и рыбными консервами, мешки макарон, крупы, сахара. Какие-то бидоны. Печки-буржуйки… Фу-ууу, слава богу, загрузились.

Потные и усталые, лезем на броню, пристегиваем магазины, кто-то крестится.

Мы идем колонной. Рыжая чеченская степь, побитые пулями редкие столбы. Дорога в ухабах и колдобинах. Везде тяжелая бронетехника и вооруженные люди в военной форме. Вдалеке в небе висит громадное облако дыма.

Это Грозный. Он горит.

Чувство тревоги не покидает ни на мгновение. Ощущение, что мы оказались в эпицентре боевых действий. На броне БМП холодно, сидим на подушках и казенных матрасах. Рядом со мной Степаныч:

— Ты запомни, Алоша, большинство потерь на этой войне от подрывов. В прямом боестолкновении сейчас потерь почти нет. Это я к тому, что в атаку сейчас «героические повстанцы» не ходят. И все эти рассказы об отважных сынах гор, не прекращающих освободительную борьбу против оккупантов, просто сказки дядюшки Римуса.