Любовь крестоносца - Александра фон Лоренц

Внутри дома было чисто и опрятно. Но никакой ценной утвари в избе не было, кроме большого сундука с огромным ржавым замком, где, как думала Радмила, хранилось приданое матери.

Радмила не знала, что находится внутри сундука, да и вообще не проявляла к нему никакого интереса. Она была уверена, что там какой-нибудь хлам. Мать не разрешала туда заглядывать, делая вид, что там что-то ценное. Радмила так считала: будь там какие-нибудь ценности, они бы так не бедствовали в последнее время, когда болела мать. Да и откуда у сельской знахарки могут быть дорогие украшения или же роскошные наряды? Единственно, чем привлекал сундук Радмилу, так это своим размером: в нем было удобно хранить ценные вещи — мыши туда ни за что не проберутся. Но не хотелось портить замок, мать спрятала ключ, но где — перед смертью не успела сказать.

В окружении своих подруг-звезд в маленькое оконце уже стал заглядывать молодой месяц. Радмила зашла в свое скромное жилище, заперла массивную дверь. Теперь можно спать. Она бросила взгляд на кровать с теплыми одеялами и принялась снимать одежду. Но что-то ее тревожило. Присутствие чужого. Врага. Некоторое сожаление о своем поступке проскользнуло в голове. Как-то было не по себе. Стало медленно подкрадываться ощущение опасности. Не спалось. Свеча еще не догорела.

— Зачем я притащила его в свой дом? — девушка медленно встала и, накинув на плечи теплый платок, взяла слюдяной фонарь. Она подошла к дверям конюшни и прислушалась. Какие-то непонятные звуки. Решительно открыла дверь — порыв воздуха чуть не загасил фонарь. В лицо ударило резким духом конского навоза, смешанного с пронзительно-неприятным запахом крови и мокрого железа. Лошади стояли смирно. Радмила глянула в угол загона. На том месте, где она отвязала от седла кобылы веревки, на еловых ветках было… пусто! Ужас овладел каждой частицей ее тела. Как будто опустилась какая-то холодная пелена и покрыла ее всю.

— Жив! — Радмила подняла взгляд. То, что она увидела, заставило ее глаза округлиться. Немного поодаль, возле конской кормушки, опираясь на локоть, полулежал ее пленник, пытаясь отхлебнуть воды из кадки.

Девушка потеряла дар речи от такой картины и, не имея возможности вымолвить хотя бы слово, хватала губами воздух. Тевтонец медленно, тяжело повернул лицо в ее сторону и опустил глаза. Она не знала, что ей делать, стояла и смотрела на это печальное зрелище. Первый раз в жизни не знала. Позвать мужчин из села? Но они его прикончат! Она не хотелось стать причиной его смерти, она привыкла лечить, а не убивать! И никого еще не убивала, кроме зайцев, куропаток и другой мелкой дичи.

Стрела по-прежнему торчала у него из груди, давая знать о себе новым кровавым пятном, все больше расползавшимся по белой материи плаща при каждом движении рыцаря. Радмила подошла к мужчине и стала внимательно рассматривать раненого.

Липкие от крови пряди светлых волос закрывали высокий лоб и линию тонких золотистых бровей. У него был прямой нос правильной формы, небольшой рот. Мужественный, волевой подбородок указывал на решительный характер. Вроде бы ничего необычного в его лице не было, но все-таки оно казалось каким-то чужим.

Тевтонец сделал попытку встать, опираясь на перегородку конюшни. Но, по-видимому, силы покинули его, и рыцарь повалился на солому. Радмила, как зачарованная, смотрела на него. Рыцарь опять предпринял попытку встать, на сей раз удачную. Он встал во весь рост, держась за перекладину конского загона, и перевел свой взгляд на девушку. В нем не было агрессии, это был взгляд человека, измученного телесными страданиями. Радмила, не зная, что ей делать, попятилась и выскочила из конюшни.

— Надо где-то спрятаться! В бане! — возникла мысль.

И Радмила, мысленно ругая себя за трусость, бросилась бежать по направлению к маленькому срубу, стоявшему на другом конце поляны. Двери тяжело заскрипели. В кромешной тьме ничего не было видно и она, еле сдерживая порывистое дыхание, прислонилась к холодной стене. Она не помнила, сколько так простояла, настороженно поглядывая в дверную расщелину. Наверное, вечность. Былая уверенность опять стала возвращаться к девушке.

— Да что на меня нашло? Испугалась какого-то полумертвеца! — Радмила хмыкнула и провела рукой по растрепанной косе, — это мой дом, а этот мой пленник! Девушка уверенно толкнула скрипучую дверь и вышла на поляну. Подошла к конюшне и стала прислушиваться — там было тихо, никаких посторонних шорохов, лишь изредка слышалось тихое ржание лошадей.

— К ночи похолодает, — подумала девушка — он, наверняка, умрет, если не от раны, так от холода. Ведь мокрый весь! Нет, ее равнодушие не станет причиной смерти человека. Хоть и чужака.

Сбегав в избу, она взяла несколько теплых шкур, фонарик и подошла к лежащему на соломе раненому.

— Это холодное железо вытянет из него последнее тепло. Самое главное — надо как-нибудь снять это тяжелющее снаряжение! — Высказавшись вслух, Радмила осторожно обрезала торчащее древко стрелы и стала переворачивать массивное тело, чтобы можно было добраться до завязок доспехов. Крестоносец был в сознании, и поворачивать его было намного легче. Его глаза неотступно следили за ее действиями. Радмиле иногда приходилось лечить раненых воинов, и она уже имела представление о доспехах и кольчугах. Доспех тевтонского рыцаря напоминал безрукавку, внутри которой на кожаную основу были прикреплены железные луженые пластины. Наружная его поверхность была покрыта белым сукном с черным крестом посередине. Длинная, мастерски выполненная кольчуга, была довольно просторной — как бы немного не по размеру. С большим трудом она сняла ее с обмякшего рыцаря. Она могла защитить воина лишь от удара меча, скользящего — но никак не колющего, и тем более — не от удара палицы или топора. Под кольчугой был стеганый кафтан, набитый волосом. Ноги рыцаря покрывали кольчужные чулки с железными наколенниками. Она взяла отцовский нож и обрезала все кожаные завязки тяжелого снаряжения, затем стащила холодное железо с измученного тела тевтонца. Девушка набросила шкуры на раненого и растопила печь, которая отапливала конюшню.

— Если он умрет, то не из-за холода, — подумала Радмила, плотно закрыла двери конюшни и ушла в избу.

— Надо бы немного поесть. С утра во рту не было ни кусочка! — присев на широкую лавку, Радмила представила себе котелок, полный ароматного тушеного мяса, и от голода ее стало подташнивать.

— Надо хотя бы яблоко съесть! — вяло подумала девушка, но усталые глаза закрылись, и она заснула, свернувшись на лавке калачиком.

Первые утренние лучи уже пробивались в маленькое окошко, нежно щекоча румяное лицо спящей девушки, когда Радмила неохотно открыла глаза. Желудок неприятно урчал.

Да, вчера так и не поела, села на лавку и заснула.

Она встала и пошла в кладовую посмотреть свои запасы.

«Конечно, не так уж и плохо», — она вздохнула и бросила свой взгляд на лук и колчан со стрелами, лежащие на сундуке. — Но мяса нет вообще.

Все как всегда. Никаких изменений. Утром накормить лошадь, принести воды из ручья, растопить печь. И так — каждый день. Уже две недели к ней никто не наведывался. Отец был охотник, но он считал, что охота — не женское занятие. И напрасно. Радмила тоже раньше так считала. А теперь пришлось самой сквозь слезы осваивать новое ремесло. Ей не нравилась охотиться, можно сказать, совсем не нравилось. Но выбора у нее не было.