Жизнь идет - Никита Сергеевич Буторов

во всем разочаровались, и прекрасно понимают, что отсюда им вряд ли когда-то удастся выбраться, только если кампанию наконец прикроют, у них возможно появится шанс. Хотя кого я обманываю? Все мы здесь обречены.

На самом деле таких фирм как наших, в мире полно. Сюда, в основном, приходят поработать первое время набраться опыта, подзаработать, дать старт карьере, а потом, как они наедятся, свалить ко всем чертям из этой дыры, попытаться устроиться на нормальную работу и спокойно наживать жирок, те же кого эта рутина затягивает остаются здесь навсегда, постепенно начиная ненавидеть все и вся. Но и здесь мы особенные. Наша дыра настолько страшна, что отсюда просто никто не выбирается, потому что фактически карьерный и еще какой- Либо рост отсутствуют. Придешь к нам на месяц останешься на всю жизнь, пока смерть не вытащит твое мертвое тело из долбаного проперженного кресла. И если вы думаете, что я шучу, то нет. Был тут у нас один дедок, работал с самого основания, с 1995 года. Пришел бодрым тридцати летним мужиком, а вышел в могилу. При чем коней отпустил он именно на гребанной работе, поедая жирные крылышки из забегаловки на 4 этаже. Жуткая смерть. Порой задумываешься не проще ли лечь под поезд, да закончить поскорее со всем дерьмом.

– Здорово Кальяс.

– И тебе не хворать Бобр.

– Ты уже заполнил форму е-211 на возврат партии вентиляторов из Гонконга.

– Нет, я впервые слышу об этом, что у них случилось?

– Да сраные узкоглазые не умеют пользоваться электроникой. Говорят, что мы прислали им бракованный груз, а на деле сами понавтыкивали на своих заводах их где только можно, вот они от перенапряжения и крякнули.

– Так если их вина, при чем тут мы?

– Там в контракте оказался какой-то хитрый пункт, который может прочесть только человек с пятью лупами или хитрожопый узкоглазый, по которому в случае любой поломки мы оформляем возврат.

– Какого хрена тогда наши юристы не изучили эти бумажки нормально? Все же в курсе, что узкоглазые хитрые черти.

– Я откуда знаю просто заполни форму и все.

– Ладно хорошо сделаю.

– Отлично.

Бобр у нас своего рода главный. Зовут его Нордон. Конечно в царстве анархии – это весьма условная роль, но с другой стороны и в единственном в мире анархическом государстве – Гуляй поле, был свой начальник Махно. Сравнивать Бобра и Махно, это как сравнить жопу с пальцем, но весьма отдаленно пойдет. Он находится здесь уже 17 лет. Типичный среднестатистический мужик с семьей и алкогольной зависимостью – бытовуха короче говоря. А Бобром я его называю потому что он постоянно грызет карандаши. Мне кажется он с легкость может потягаться с любой супер- пупер на все щели умной точилкой и возможно даже не проиграет. А так в принципе мужик не плохой, особо не наседает, трудиться за свой кусок тихо мирно, но идиот такой же, как и все.

Я направился в свой тронный зал. За восемь лет неустанной работы, меня почтили собственным кабинетом, хоть и без одной стенки и двери, и без окон. Но на такое грех жаловаться. У меня, у единственного тепло зимой и более- Менее прохладно летом. Не знаю из-за чего, но я доволен.

Стол как всегда был завален кучей бумаги, ждущей своего час. Где же эта чертова форма?

– Каль помоги мне передвинуть стол.

– Зеленый тебя стучаться учили?

– Ты совсем башкой поехал? Куда стучаться?

– Не знаю, не мои проблемы. Ко мне без стука нельзя. Весь офис об этом знает. И я тебе не дружок, для тебя я мистер Кальяс.

– Господи, ладно.

Он постучал об пол.

– Теперь поможешь?

– Нахрена тебе двигать стол?

– В моем углу слишком жарко, я задыхаюсь.

– Так возьми один из вентиляторов со склада, придурок.

– Это говно не помогает.

– Ну тогда попроси болвана на входе тебе помочь, он все равно бездельничает. Все не мешай мне, я занят.

– Ну ты и мудак.

– Иди в жопу, говнюк.

Зелёный у нас относительно новенький, всего здесь девять месяцев, но уже начинает понимать куда и на сколько он попал. Даже уже начал перенимать нашу форму общения. Скоро тоже свыкнется со своей судьбой.

Черт, да где же эта бумажка? Может этот мудозвон Бобр просто забыл мне ее положить.

– Эй Бобр – Крикнул я на весь офис. – Ты точно принес мне эту засранную форму е-211?

– Да.

– И куда положил? Я уже пол часа не могу ее найти.

– Я кинул ее куда-то на стол. Хотя там такая куча говна, что я не удивлюсь если ты ее не найдешь.

– Завали хлебало, распечатай мне новую и принеси, а иначе сам возись со своими желторотыми друзьями.

– Ладно членосос, будет тебе форма, только закончи ее до вечера.

Меня окружают одни идиоты.

Вообще, я мог бы бросить эту работу, да и в принципе забыть это слово навсегда. Года четыре назад, как в одном из голивудских фильмов, снятым придурком для придурков, мне пришло письмо, в котором говорилось, что у меня был, где-то там, в огромном мире, какой-то родной (вроде бы со стороны отца) дядька, очень богатый. Он помер и так сильно не хотел оставлять свое богатство своим ублюдкам детям, только и ждавшим, когда старичок окачуриться, что вспомнил обо мне и сделал главным получателем всего наследства. Сумма там была очень даже кругленькая, но я не прятал деньги под подушку, как какой-нибудь необразованный чукча, а аккуратнейшим образом пускал постепенно в оборот. Их вполне хватит до конца моих дней, даже если я буду каждый день валяться на пляже с утра до ночи и ничего не делать. Но этим я на занимался вдоволь и в школе, и в универе. Это бы свело меня с ума. Поэтому, наверное, я все продолжаю работать в этой дыре и дышать одним воздухом с этими остолопами. Или я просто не представляю для себя иной жизни, все-таки тридцать четыре года прожитых в окружении сброда, с которым даже невозможно обсудить работы Замятина, Тургенева, Кафки, Стейнбека, сходить на художественную выставку, посмотреть хороший фильм, да и просто поговорит о чем-то кроме баб, алкоголя и железяк на колесиках, напичканных ядовитом газом, оставили свой след. Конечно у меня сохранилась тяга к прекрасному и вкус, воспитываемый с детства, моей драгоценнейшей матушкой под чутким руководством отца, с ярко выраженным вкусом миндюлей, отлично стимулирующим к познанию всего и вся. Но это больше походит на отголосок былого меня. Тот юный, критически развитый скептик с высокими целями, (Я был первоклассным