Бремя молчания - Хизер Гуденкауф

Роджер Хоган и Гриф дружили со школы. Роджер, толстый коротышка с круглым, как мяч, животом, работал начальником цеха на местной скотобойне. Всякий раз, как Гриф возвращался на побывку с аляскинского нефтепровода, Роджер уговаривал его остаться в родном городке насовсем и устроиться к нему на бойню.

— Будем жить припеваючи, как в старые добрые времена, — добавлял он.

— Доброе утро, Родж, — бодро ответил Гриф, не переставая злобно щуриться на дочь. — Придется тебе ехать вперед без меня. Калли приснился страшный сон. Я посижу с ней немножко, пока ей не полегчает, а потом уложу ее спать.

— Да ладно тебе, Гриф! — недовольно буркнул Роджер. — Пусть ее мать укладывает! Мы с тобой уже сколько времени собирались порыбачить!

— Нет, нет. Девочке нужен отец, правда, Калли? Папуля, который всегда рядом, когда малышке страшно. Папуля всегда должен быть рядом и защищать ее, правда, Родж? Калли нужно проводить как можно больше времени со своим любимым папулей, хочет она того или нет. Но ты ведь хочешь, правда, Калли?

Гриф так издевательски говорил «папуля», что Калли, слыша это слово в очередной раз, непроизвольно сжималась. Больше всего ей хотелось убежать в дом и разбудить маму. Пьяный Гриф всегда излучал ненависть. Правда, ее он еще ни разу не ударил. Бену доставалось крепко. Маме тоже. Но Калли отец пальцем не тронул.

— Родж, я закину свои вещи к тебе в багажник. Встретимся попозже, на месте. Чувствую, клев будет отличный. Кстати, по дороге захвачу нам еще пивка. — Гриф кое-как зашвырнул в машину друга зеленый плащ. Потом, гораздо осторожнее, уложил в багажник рыболовные снасти и удочки. — До скорого, Роджер!

— Ладно, значит, там и увидимся. Дорогу-то найдешь?

— Найду, найду, не волнуйся. Обязательно приеду. А ты начинай пораньше. Даю тебе фору. Все равно, как приеду, враз тебя обставлю!

— Ну это мы еще посмотрим, кто кого обставит! — захохотал Роджер и уехал.

Гриф вернулся к Калли. Несмотря на теплынь, девочка стояла, обхватив себя руками.

— Ну, Калли, хочешь повидаться со своим папулей? Помощник шерифа живет совсем рядом — вон там, за лесом. — Отец схватил ее за руку и поволок к лесу. Калли не выдержала. Теплая струя потекла по ноге…

Опять мне не спится. Ужасно жарко, цепочка прилипает к шее. Я сижу на полу перед электрическим вентилятором, лицо обдувает прохладный воздух. Я очень тихо говорю в вентилятор, а он как будто отвечает мне ворчливым жужжанием:

— Я Петра, принцесса всего мира…

За окном слышится шорох, и я сначала пугаюсь. Хочется разбудить маму с папой. Я ползу по ковру по-пластунски, ковер больно натирает коленки. Высовываюсь из окна, и мне кажется, что из темноты на меня смотрит кто-то большой и страшный. Рядом с ним другой силуэт, поменьше. О, я больше не боюсь! Я их узнала! «Погодите! — думаю я. — Я тоже пойду с вами!» Я задумываюсь. Может, все-таки не стоит? Но ведь он взрослый… Мама с папой не рассердятся, если я пойду со взрослым. Надеваю теннисные туфли и тихонько выбираюсь из комнаты. Я только поздороваюсь и сразу вернусь.

Хотя они с отцом шли уже довольно долго, Калли точно знала, в каком месте леса они находятся. Они подошли к тропе, огибающей Гору Нищего. Среди папоротников и камыша виднелись розоватые головки хелоны, здесь Калли часто видела холеных, красивых лошадей, грациозно несущих по лесу своих владельцев. Ей ужасно хотелось, чтобы какая-нибудь гнедая кобыла или серый в яблоках конь вдруг выскочили на тропу, напугали отца и привели его в чувство. Но сегодня четверг, а в будние дни на опушке рядом с их домом почти никто не катался. У нее оставалась еще одна слабая надежда, что они встретят лесничего, но лесничим приходится объезжать огромную территорию, осматривать туристские тропы, следить за состоянием леса. В общем, вряд ли сейчас кто-то ей поможет… Калли покорно плелась дальше. Правда, до дома помощника шерифа Луиса еще далеко. Хорошо это или плохо? С одной стороны, плохо: отец упорно тащит ее все дальше по каменистым, ухабистым тропинкам, и ее босые ступни все в царапинах. С другой стороны, если они все же доберутся до дома помощника шерифа, отец наверняка затеет скандал, а Луис, как всегда, попробует его утихомирить и позвонит маме. Жена Луиса наверняка будет стоять на пороге за спиной мужа, скрестив руки на груди, и украдкой озираться по сторонам — не наблюдает ли за ними кто из соседей.

Отец выглядел плохо. Лицо у него побелело, как цветок, который называется «волчья стопа канадская», — этот первоцвет мама часто показывала ей, когда они гуляли в лесу, — а рыжая шевелюра отца сделалась похожей на красноватый сок, который появляется, если выдернуть цветок из земли. Время от времени Гриф спотыкался о древесные корни, но все равно крепко держал Калли за руку и все время что-то бормотал себе под нос. Калли не сопротивлялась. Она выжидала удобный случай, чтобы вырваться и убежать домой, к маме.

Они вышли на открытое место, которое называлось Ивовой низиной. На берегу речки Ивянки правильным полумесяцем росли семь плакучих ив. Говорили, что их высадил здесь один французский поселенец, друг Наполеона Бонапарта. Бонапарт якобы и подарил другу ивы — свои любимые деревья.

Мама у Калли не была похожа на других матерей. Она любила лазать со своими детьми по деревьям и, сидя на ветке, рассказывать им об их далеких предках, которые иммигрировали в Соединенные Штаты из Чехословакии в начале девятнадцатого века. Мама брала с собой в лес еду на всех: бутерброды с арахисовым маслом и яблоки. Обычно они спускались к самой Ивянке и переходили ее вброд по скользким, замшелым камням. Потом Антония расстилала под длинными кружевными ветками ивы старое одеяло, и они заползали в тень дерева. Клейкие побеги окутывали их, словно плащом. Ива превращалась в хижину на необитаемом острове. Бен, когда он еще ходил с ними, становился отважным моряком, Калли — его надежным первым помощником. Ну а сама Антония изображала пирата. Пират гонялся за моряками и кричал, подражая английскому выговору:

— Сдавайтесь, сухопутные крысы, не то сброшу вас в море!

— Ни за что! — кричал Бен. — Если хочешь, скорми нас акулам, Барт Прилипала, но мы не сдадимся!

— Ах, так! Тогда готовьтесь к смерти! Сейчас поплывете наперегонки с рыбами! — отвечала Антония, размахивая палкой.

— Калли, беги! — приказывал Бен, и Калли бежала. Ее худые длинные ноги постоянно были в царапинах — она любила лазать по деревьям и заборам. Калли бежала, пока Антония, запыхавшись, не сгибалась пополам.

— Перемирие, перемирие! — просила пощады Антония. Они втроем возвращались в свой «домик» под ивой и отдыхали. Пили газировку, а вспотевшие шеи обдувал прохладный ветерок. Антония часто весело смеялась, запрокинув голову назад и прищурившись, в такие минуты гусиные лапки в уголках ее глаз исчезали. Смех у Антонии был заразительный, — всем, кто находился с ней рядом, становилось весело. Калли тоже было весело, но она не смеялась. Уже много лет никто не слышал ее звонкого, колокольчатого смеха. Она лишь робко улыбалась, не размыкая губ, понимая, что мама все время ждет, когда же она, наконец, засмеется и заговорит.