Кодекс принца. Антихриста - Амели Нотомб

Мне показалось, что я в жизни не слышал ничего ужаснее. Словно этот звонок был доказательством моей вины. Такой знакомый, привычный звук, знак житейской суеты или приятной беседы, приобрел совсем иное значение: я ударился в панику. Господи, пусть смолкнет эта ввинчивающаяся в мозг сирена! С перепугу, не иначе, мне подумалось, что это, наверное, женщина, которой звонил Олаф, увидела номер на определителе и решила перезвонить.

Тем более подходить не стоит. Я порадовался, что у меня нет автоответчика. Наконец звонки прекратились. Весь дрожа, я прилег на диван. Телефон зазвонил снова. Я схватил трубку и прижал ее к виску, словно собирался застрелиться. Сдавленным голосом пробормотал дежурное «слушаю».

– Мсье Бордав? – послышалось в трубке.

– Он самый.

– Говорит мсье Брюнеш, ваш поставщик вин.

Что такое он несет? И сам себя величает «мсье», не иначе, провинциал.

– Не понимаю.

– Вспомните: Салон плодородия и вкуса.

Я ничего не ответил. Тогда он пустился в якобы наши общие воспоминания, ни следа которых почему-то не сохранила моя память. Я был, как он утверждал, хорошим клиентом. На последнем Салоне плодородия и вкуса в Порт-де-Шамперре полгода назад купил у него ящик «жерве-шамбертен» 2003 года. Он допускал, что я мог забыть его, но был уверен, что вино я помню. Все, что он говорил, было на меня непохоже. Неужели кто-то химичил с моей банковской картой?

– А как я с вами расплатился? – спросил я.

– Наличными. Вы всегда платите наличными.

Час от часу не легче: я, оказывается, покупал за наличные вина, стоившие, надо полагать, целое состояние. И делал это часто. Я заявил, что я, очевидно, не тот, а совсем другой Бордав.

– Разве вы не Батист Бордав?

– Да, меня так зовут.

– Вот видите?

– Значит, мы тезки.

– Вы сами дали мне этот номер телефона.

Мне казалось, будто меня засасывают зыбучие пески, черная, как вакса, топь. Хотелось попросить собеседника описать меня, но я не осмелился. С этим трупом под ногами я сам себе казался чересчур подозрительным, чтобы привлекать внимание столь нелепым вопросом.

– Простите, но мне пора, родные ждут в гости, – сымпровизировал я.

Он выразил понимание и извинился за беспокойство. Но, прежде чем повесить трубку, сообщил, что у него сейчас есть просто изумительное «мерсо», и посоветовал подумать.

Отделавшись от поставщика вин, я посмотрел на лежавшего на полу Олафа и понял, что его нежданное появление разделило мою жизнь на «до» и «после». «После» придет в свой час. Пока меня больше волновало «до».

Кто я такой? Никто не ответит на этот слишком общий вопрос. Даже задавая его себе в более скромной форме, посредством частностей, я не находил ответа. Например, что я планировал на это субботнее утро? Как провел бы время, не случись некоему скандинаву умереть в моей гостиной? Я не мог этого сказать и не находил в памяти никакой зацепки.

А что я обычно делал с утра по субботам? Я и этого не знал. Хуже того: мне это было неинтересно. В конце концов, я вполне мог быть и человеком, покупающим лучшие бургундские вина ящиками за чемоданы наличных. Им – или кем угодно другим!

Поставщик упомянул Порт-де-Шамперре. Это название я знал. Но не помнил, чтобы когда-либо был там. А запоминаются ли вообще такие детали? Мною снова овладела усталость.

То, что мне не интересно, – не мое. Батист Бордав меня не интересовал. Олаф Сильдур, напротив, занимал все мои мысли.

Завидно ли положение мертвеца?

Олаф мог бы дать прелюбопытный ответ на этот вопрос, но, как ни странно, я задавал его сам себе: завидно ли положение мертвеца для живого?

Наверное, да. Прежде всего я подумал о приглашениях, от которых так хочется отвертеться: любые извинения, сколько их ни измышляй, звучат фальшиво, а тут и врать больше не надо. И на работе никто не упрекнет за прогулы. Сослуживцы не будут злословить за вашей спиной, а заговорят о вас с сочувствием и умилением, возможно, даже пожалеют о вашем уходе.

Далее, у вас появился идеальный повод не платить по счетам. Ваши наследники будут рвать на себе волосы, получив кучу мерзких бумаг. Но так как у меня наследников нет, я могу не заморачиваться по этому поводу.

До меня вдруг дошло, что общество наверняка давно смекнуло, как заманчива подобная перспектива, и дает отпор. Лучший рычаг для этого, как водится, банк. Вы умерли – значит не имеете больше доступа к вашему счету. Кредитная карта заблокирована, наличные не снять, проценты не капают. Поневоле задумаешься, прежде чем сыграть, как говорится, в ящик.

Я решил не сдаваться. Не правда ли, унизительно сознавать, что и в таких судьбоносных вопросах все решают деньги?

У моего шведа была тысяча евро в бумажнике. У меня на банковском счету было побольше, однако не настолько, чтобы считать цифры несопоставимыми. К тому же моя машина стоила раз в десять меньше его «ягуара».

И потом, есть ли у меня выбор? Мой центр тяжести уже сместился от Батиста к Олафу. Я даже не помню, что делал до сегодняшнего дня. Ценой определенного усилия мог бы, пожалуй, вспомнить, но не стану: если моя прежняя деятельность не всплыла в памяти сама собой, значит о ней и вспоминать нечего. Наверное, это была абы какая служба, на которую ходят, чтобы платить за квартиру. Нет, я заведомо предпочту непереводимую профессию моего трупа. Какой простор для фантазии! Учить шведский ни за что не стану, а то, чего доброго, узнаю, что я бухгалтер или страховой агент.

У скандинава на полу еще не было никаких признаков трупного окоченения. Его личность легко могла покинуть обмякшее тело, чтобы перейти ко мне.

– Батист, – сказал я ему. – Ты Батист Бордав, я Олаф Сильдур.

Я проникался новообретенным законным именем. Олаф Сильдур – мне это нравилось больше, чем Батист Бордав. Определенно я выиграл от нашего обмена. Буду ли я в выигрыше и по другим позициям? Неуверенность в завтрашнем дне возбуждала меня.

Взяв самый обычный чемодан, я запихал в него кое-какую одежду и еще раз обыскал мертвеца: ничто не позволяло усомниться в личности Батиста Бордава. Ничто, если только не будет следствия, но с какой стати заводить дело о смерти жалкого типа, которого найдут через полгода в виде скелета и справедливо предположат, что он стал жертвой сердечного приступа? Я так и видел заголовки в газетах: «Драма одиночества в мегаполисе. За полгода никто не поинтересовался судьбой мсье Бордава».

Пора было решиться уйти. Последнее, что еще удерживало меня, – кнопка повтора на телефонном аппарате. Я знал, что это рискованно и глупо. Но знал также, что, если я не нажму эту кнопку, меня будет тянуть назад в эту квартиру, как убийцу на место преступления.

В последний раз я воспользовался телефоном Батиста Бордава. А последним человеком, набравшим на нем номер, был теперь уже бывший Олаф Сильдур. Я нажал кнопку повтора. Через положенное время раздался гудок. Сердце у меня колотилось так, что едва не лопались вены и артерии. А если я тоже умру? Умру так же, как человек, чью личность я только что присвоил? Нет, нельзя. Хотя бы из уважения к следователям, которые тогда уж точно ничего не поймут.